Чарльз Дарвин и Кен Уилбер?! Дарвин, эта ужасающая икона выживания наиболее приспособленных индивидов и эгоистичных генов, и Уилбер, этот провозвестник нового партнёрства между наукой и духовностью? Насколько разные это полюса?
Около двадцати лет назад ко мне начали закрадываться подозрения, что в том, чему нас учат в отношении Дарвина и его теории эволюции, есть много пробелов. Получив свои научные степени, престижные университетские посты и опубликовав влиятельные книги как психолог, социолог и исследователь эволюционных систем, я решил применить семиотический подсчёт количества слов к «Происхождению человека» Дарвина.
Это та самая книга, в которой Дарвин напрямую говорит нам, что он переходит от исследования дочеловеческой эволюции к тому, что является преобладающей движущей силой на уровне эмерджентного возникновения, соответствующем нашему виду.
«Я пришёл к тому, чтобы объединить свои заметки в этой книге, дабы увидеть, насколько применимы выводы, достигнутые в моих предыдущих работах, к человеку», — пишет он во введении.
Когда я решил выйти за пределы преобладающего консенсуса, сформированного на базе вторичных источников, и внимательно прочитать, что же на самом деле говорил Дарвин в «Происхождении человека», то мне открылась давно игнорируемая неизвестная часть работы Дарвина и то, насколько он и Уилбер на самом деле созвучны друг другу.
В сущности, то, что открывается в новой книге, над которой я сейчас работаю — «Интегральный Дарвин», — это та степень, в какой гений и интуиция Дарвина в более ранний период (когда у человечества было меньше знаний, чем сейчас) позволили ему впотьмах двигаться в направлении расширенного понимания эволюции, с которым сегодня в значительной мере отождествлён Уилбер.
У меня была электронная версия дарвиновского «Происхождения человека», которая позволила осуществлять автоматический поиск по словам. Так что в графе «Поиск» я сначала указал словосочетание, которое сегодня наиболее ассоциируется с Дарвином: «выживание наиболее приспособленных»1 (survival of the fittest).
Лишь дважды в целой книге, состоящей из 475 напечатанных мелким шрифтом страниц, высветился этот ярлык, распространённо обозначающий теорию эволюции Дарвина. И в одном из этих случаев сам автор даже извиняется за то, что он вообще когда-либо использовал этот термин!
А как насчёт его прямой противоположности? Я решил взять приятное для всех слово (и реальность) — «любовь» (love). Я забил его в поиск и полмгновения спустя получил результат: в «Происхождении человека» Дарвин 95 раз пишет о любви.
В глубоком удивлении я решил проверить предметный указатель. В нём я обнаружил упоминание любви только один раз. А ведь этот предметный указатель — по прошествии более века со времени публикации книги — можно найти в любом издании на всех основных языках нашего биологического вида по всему миру.
В предметном указателе только одно упоминание любви, — и это против 95 раз, когда любовь встречается в самом тексте «Происхождение человека»!
А что насчёт идеи, которая ныне по всему миру приписывается Дарвину популярным социобиологом Ричардом Докинзом — идеи «эгоистичного гена»? Или, если говорить более широко, не только Докинзом, но и теми, кого я называю «супернеодарвинистами» (на сегодняшний день это влиятельная и растущая в размерах группа социобиологов и эволюционных психологов).
Они обращаются к Дарвину для доказательства своей идеи, будто первичной и, на самом деле, единственной движущей силой нашего биологического вида на этой планете являются корысть и эгоизм. Они изо всех сил пытаются доказать нам, что альтруизм, — то есть, как мы его понимаем, моральная мотивация действовать исключительно во благо других, — в действительности опирается на нечто, что по своей сути является новой версией давным-давно ушедшей в прошлое идеи «первородного греха» и «врождённого зла» регрессивной религии.
Корысть, или эгоизм (selfishness), — как я обнаружил на страницах книги справедливое возмущение Дарвина, — является «базовым принципом», объясняющим «низкую нравственность дикарей».
Что же может быть прямой противоположностью корысти и эгоизма? Морально-нравственная чувствительность и эволюция. Я обнаружил, что об этом Дарвин писал 92 раза, — тогда как в предметном указателе данный вопрос упоминается лишь 6 раз.
Оперевшись на эту и множество других входных точек, открывающих путь к утраченному Дарвину, далее я обнаружил, что совершенно иные результаты можно получить при прочтении «Происхождения человека», опираясь не на ум, расколотый на куски ныне значительно устаревшей парадигмой в биологии, а на мультидисциплинарную перспективу современной науки об эволюционных системах. Я обнаружил, к примеру, что уже более века назад Дарвин начинал исследовать ключевые понятия, которые развиваются во всех областях кибернетики, теорий хаоса и сложности и теорий самоорганизационных процессов.
Другими словами, в своей важнейшей книге, посвящённой эволюции человека, Дарвин продолжает подчёркивать значение хорошо установленных научных данных в пользу существенного влияния взаимодействия естественного отбора и изменчивости. Но он также продолжает не только настаивать, но и доказывать, что и «другие движущие силы» обретают бо́льшую значимость на нашем уровне эволюционного эмерджентного возникновения.
Утраченный Дарвин
Если коротко, то в прямую противоположность экологическому, политическому, экономическому, научному и духовному разрушению того, что сегодня уже является распространившимся по всему миру умонастроением «эгоистичных генов» и «выживания наиболее приспособленных», я обнаружил, что для Дарвина первичной и предельной движущей силой человеческой эволюции является наша способность к «нравственному чувству», то есть морально-нравственной чувствительности как эволюционно встроенного стремления к развитию жизненной способности к различению правильного и неправильного. Эта концепция послужила завершающим аккордом и основным интегратором всей его теории эволюции.
Ибо и в своих личных записях, не публиковавшихся долгое время и написанных сразу после возвращения из путешествия на корабле «Бигль» в возрасте двадцати восьми лет, а также в заключительные годы жизни, когда он написал «Происхождение человека», Дарвин разрабатывал теорию развития нравственного чувства у нашего вида.
Сначала произошло первичное эмерджентное возникновение полового (или сексуального) инстинкта у организмов, — примерно 1200 млн лет назад, когда впервые появились организмы, обладающие мужскими и женскими органами, позволяющими мейотическое спаривание. За этим, пишет он, последовало возникновение родительского инстинкта, затем — социального инстинкта и, наконец, на нашем уровне млекопитающих — способности к эмоции и рассудку.
Первичной и предельной движущей силой человеческой эволюции является наша способность к «нравственному чувству», то есть морально-нравственной чувствительности
Именно такими, по моему убеждению, сегодня проявляются очертания полной теории биологической эволюции Дарвина. Однако вдобавок к этому в течение долгого времени игнорировался ещё и тот факт, что на этом Дарвин не остановился. Ибо «Происхождение человека», — а также другие его труды, в особенности книга «Выражение эмоций у человека и животных», всё ещё входящая в список дополнительной литературы в университетских курсах по психологии, — наполнена свидетельствами о том, что он переходит от естественной науки к социальной науке и, что является даже ещё более широким и решительным шагом, от биологической эволюции к культурной эволюции.
Ведь в дополнительном анализе он сформулировал мощное социально-психологическое доказательство того, как во время нашей эволюции изначальное возникновение заботы о других привело к рефлексии о последствиях нашего поведения, что привело к развитию языка, позволяющего делиться с другими мыслями и сравнивать свои идеи. Это привело к тому, что повторение этой совместно разделяемой ментальности, — то есть образование привычки, что подтверждают многочисленные исследования психологии научения и мотивации, — укрепило на местах глобальные ориентиры в отношении того, что правильно и неправильно, которые нашли отражение в наших нормах, обычаях, правилах, ценностях и морально-нравственных установках.
В функциональном смысле его полная теория состоит из двух равных частей. В ней есть основание, главным образом базирующееся на взаимодействии естественного отбора и изменчивости, являющееся вотчиной естественной науки. О нём Дарвин писал в «Происхождении видов». И также есть завершающая теорию надстройка — вотчина социальной науки, — о которой он писал в «Происхождении человека». Она описывает то, как в результате процесса личного и массового культурного взросления разворачиваются сила нравственного чувства и влияние социально-психологического развития.
Этот паттерн в отношении того, что считать полной и завершённой теорией эволюции Дарвина, в точности поддерживается исследованием двух величайших современных исследователей мозга — Пола МакЛина2 и — если говорить о доказательстве эволюционного влияния активного мозга — Карла Прибрама, причём последний всё ещё здравствует и ведёт активную научную деятельность в возрасте 95 лет.
Полная теория Дарвина также подкрепляется данными современной палеонтологии, антропологии, лингвистической теории, а также психологии развития. За сто лет до Абрахама Маслоу Дарвин явным образом предвосхищает его защиту концепции развития и метамотивационного импульса к зарождению гуманистической психологии, движения за развитие человеческого потенциала; также он предвосхищает свадьбу восточной, западной и трансперсональной психологии в рамках интегрального ви́дения и интегральной теории, главным поборником которой является Уилбер.
Поразительное надисторическая связь между Дарвином и Уилбером можно быстрее всего увидеть, сопоставив то, что было исключено из Дарвина, с тем, что ныне интегрируется — из осколков духовности и фрагментов науки, раздробившихся на обособленные дисциплины в двадцатом веке — в рамках трудов Уилбера.
Развёртывание эволюционной теории становится очевидным в матрице квадрантов Уилбера, которые можно видеть на приведённой ниже иллюстрации.
Из гипотетической стартовой точки, расположенной в перекрестье квадрантов, соответствующей Большому взрыву, эволюция вселенной осмысленно разворачивается в четырёх направлениях: во-первых, эволюция нас и всех других организмов в верхней части матрицы; во-вторых, физическая и культурная эволюция всего остального в нижней части.
Сама матрица удобно разделена на внутреннее и внешнее, определяющая, смотрим ли мы на что-то субъективно или объективно, то есть с точки зрения личных «я» и «мы» или же безличных «оно» и «они».
Если развить идею, то кажется, будто изображённое на странице стало голограммой. Словно бы страница становится мультиперспективным динамическим образом, который можно поворачивать по-разному, чтобы видеть — с учётом значительной доли того, что было, есть, может и должно быть — интегральное ви́дение того, как можно построить более хороший мир.
Можно обобщить некоторые из основных моментов «утраченного» Дарвина: и статистически, и на уровне переживаемого опыта сила любви необычайно велика. По тем же критериям, сила того, что Дарвин назвал нравственным чувством (moral sense), призывает к высшим приоритетам и действиям. Учёным из продвинутого исследовательского сообщества, с которыми я сотрудничал, новаторские прозрения Дарвина в динамику хаоса, сложности процессов самоорганизации буквально открывали глаза на положение вещей.
Но, вероятно, самой примечательной и имеющей наибольшую важность является полная и завершённая перспектива Дарвина на функцию секса в эволюции. В этом смысле (так же, как и в случае любви и нравственного чувства, важных для полноты понимания его теории) секс для Дарвина имел значительно большее значение, чем нечто упрощённое до супернеодарвинистской доктрины, постулирующей корыстно мотивированную передачу своих эгоистических генов в равной степени эгоистичному человеку, происходящую преимущественно и исключительно благодаря удобному различию в анатомии половых органов. В книгах Уилбера и его расширяющихся диалогах с другими исследователями прослеживается сильное стремление к описанию такого же рода прозрений и приоритетов.
Помимо этого величайшую роль для определения, эволюционируем ли мы или деградируем в процессе эволюции, играет тот факт, что «утраченный» или давно уже игнорируемая часть Дарвина подхватывается в быстрорастущей сети других прогрессивных мыслителей и активистов, вдохновлённых необходимостью (если и вправду не эволюционной потребностью) в практической интеграции науки и духовности.
Но, разумеется, здесь связь между утраченным Дарвином и тем, что вдохновляет нас сегодня, должна разорваться. Или всё же нет? Ведь, как я обосновываю в «Интегральном Дарвине», он определённо не был врагом религии. Для Дарвина невежество, жестокость и безумства регрессивной религии были бедствием. Однако он не только проявлял симпатию по отношению к прогрессивной религии, но и в значительной степени присоединялся к ней.
Нравственные качества развиваются гораздо более под влиянием привычки, рассуждающей способности, образования, религии, чем путём естественного отбора
Вот, например, сутевая цитата (одна из многих), которую можно найти не в каком-то труднодоступном месте его работ, а прямо рядом с самой последней страницей раздела «Происхождения человека», озаглавленного «Заключительные замечания»:
Но как ни важна борьба за существование, тем не менее в вопросах, касающихся высших сторон человеческой природы, мы находим и другие влияния, ещё более важные. В самом деле, нравственные качества развиваются прямо или косвенно гораздо более под влиянием привычки, рассуждающей способности, образования, религии и т. д., чем путём естественного отбора.3
А вот, что говорит Уилбер в отношении развития от давно игнорируемого начального ви́дения Дарвина к современному нетворку заинтересованных учёных, религиозных деятелей и так называемых «обычных граждан»:
Вероятно, нет более важной и актуальной темы, чем вопрос соотношения науки и религии в современном мире. Наука, очевидно, является одним из самых глубочайших методов, разработанных человеком для открытия истины, тогда как религия остаётся величайшей силой по порождению смысла. Истина и смысл, наука и религия, — и мы не можем выяснить, как же можно объединить их таким образом, который показался бы приемлемым и той, и другой.
Примирение науки и религии не является только лишь вопросом преходящего академического любопытства. Эти две мощнейших силы — истина и смысл — сегодня находятся в состоянии войны. Современная наука и досовременная религия агрессивно обитают на одном земном шаре, причём каждая своим собственным образом стремится к доминированию в мире. И одной из сторон рано или поздно придётся уступить.
Нашему существованию сейчас угрожает разрастающийся разрыв между богатыми и бедными, бурный рост населения планеты, разрушение окружающей среды, опасность атомной угрозы, рост проявлений терроризма и регрессивных террористических религий, а также превознесение мужских ценностей по типу «мачо» над женскими и женственными ценностями, белокожих над темнокожими и прочими «цветными», а также ускорение разрастания разрушительной системной взаимосвязанности всего перечисленного. Поэтому я работаю над «Интегральным Дарвином», и эти вопросы зслуживают отдельных размышлений с точки зрения последствий тех умонастроений, которые проистекают из идеи «эгоистичных генов» и «выживания наиболее приспособленных».
- Русскоязычному читателю оно, скорее всего, известно в искажённом виде, как «выживание сильнейших». — Прим. пер. ↩
- Пол МакЛин (Paul D. MacLean, 1913–2007) — американский врач и нейроучёный, разработавший эволюционную теорию триединого мозга. — Прим. пер. ↩
- Пер. с англ. проф. И. М. Сеченова. Цит. по: Дарвин Ч. Происхождение человека и половой отбор. — СПб: Изд. О. Н. Поповой, 1896. С. 420. — Прим. пер. ↩
Очень интересно! Получается и Дарвин «пострадал» от своей популярности. Вслед за Эйнштейном (который вроде доказал, что «все относительно») и Фрейдом, у которого все через фаллос (или его отсутствие)))
«обращаются к Дарвину для доказательства своей идеи, будто первичной и, на самом деле, единственной движущей силой нашего биологического вида на этой планете являются корысть и эгоизм» — ага, лет пять назад я тоже был ярым сторонником этой точки зрения. Не так давно я опубликовал на ЭК свои старые размышления на эту тему: http://eroskosmos.org/transpersonal-identity/
Но концепция естественного отбора отвратительно работает даже при объяснении биологической эволюции. Каким образом конкуренция между одноклеточными организмами способствовала их объединению в многоклеточные? Каким образом конкуренция между млекопитающими привела к их объединению в сообщества? Развитие, рост сложности живых систем, происходит не благодаря конкуренции, а, наоборот, выходу за пределы самого себя, самотрансценденции, установлению новых симбиотических связей. Исследования, например, Линн Маргулис, свидетельствует, что симбиоз сыграл не менее значительную роль в формировании современных форм жизни, чем приспособление к внешним условиям.
Вообще о Дарвине и его теории происхождения видов можно подробно почитать вот здесь — http://charles-darwin.ru/