Фрагмент А. Часть 3. Природа революционной социальной трансформации (стр. 1)

Кен Уилбер

Кен Уилбер, квадранты

Оглавление

Часть 3. Природа революционной социальной трансформации (стр. 1)

Давайте отложим на время теоретические изыскания и рассмотрим несколько конкретных исторических примеров эмерджентного возникновения новых вероятностных волн, используя в качестве исходной точки некоторые устоявшиеся прозрения Карла Маркса о социокультурной трансформации.

Сегодня мы то и дело слышим разговоры о необходимости трансформации, необходимости новых парадигм и даже необходимости «революции» в обществе, — и уж, безусловно, в лидерстве и новых способах мышления так точно. В меньшей степени нам встречается какой-либо глубинный анализ того, что же в действительности составляет трансформацию социума, по-настоящему новые парадигмы или подлинные революции. Предлагаю взглянуть, поможет ли AQAL-анализ пролить свет на эти ключевые термины (трансформация, парадигма, революция).

БАЗИС И СУПЕРСТРУКТУРА ДОЛЖНЫ ТЕТРАСОЧЕТАТЬСЯ

Начнём с природы некоторых основных и признанных общественных трансформаций, которые мы наблюдали в истории (таких как переход от собирательства к сельскому хозяйству, или от магического к мифическому, или от феодального к индустриальному). Что движет основными переходами или трансформациями от одного способа существования к другому?

Одно из основных положений Маркса, — положение, которое до сих пор сохраняет свою актуальность, — состоит в том, что вокруг определённого «базиса», или способа технико-экономического производства (например, собирательства, или фуражировки), разрастается определённое мировоззрение, или «суперструктура» («надстройка»; например, магическое мировоззрение). Итак, у Маркса, разумеется, базис (НП) определял суперструктуру (НЛ), тогда как, согласно нашим взглядам, они тетраэволюционируют (как игра всех четырёх форм давления отбора). Дело не в том, что «базис» более реален или фундаментален, а «суперструктура» — это  нечто вторичное, что зиждется на первичном материальном базисе и предопределяется им. Скорее, и то, и другое совместно возникает и тетравзаимодействует как часть матрицы AQAL. (Мы продолжим пользоваться терминами «базис» и «суперструктура», но, если не будет указано нечто другое, мы будем иметь в виду вариант AQAL.)

Один из простейших способов осмыслить важные идеи, предложенные Марксом, это рассмотреть более недавние исследования (изложенные, например, в трудах Ленски) о взаимоотношениях между технико-экономическими способами производства (фуражировкой, садоводством, скотоводством, рыбным хозяйством, сельским хозяйством, индустриальным и информационным способами) и такими культурными практиками, как рабовладение, выкуп за невесту, военные действия, патриархат, матриархат, пол основных божеств и так далее. С пугающим единообразием при сходных технико-экономических способах производства наблюдалась сходная вероятность распространения данных культурных практик (это выявляет, насколько сильно тетрапереплелись эти конкретные волны развития).

К примеру, более 90 % обществ, где распространение получили только женские божества, были садоводческими обществами. 97 % скотоводческих обществ, с другой стороны, преобладающе патриархальны. В 37 % фуражных племён распространена практика выкупа невесты — против 86 % продвинутых садоводческих обществ. 58 % всех известных нам фуражных племён вовлекались в частые и перемежающиеся войны — против ужасающих 100 % простых садоводческих обществ.

Вероятно, наиболее показательно существование рабства. Примерно 10 % фуражных племён практиковали рабовладение — против 83 % продвинутых садоводческих обществ. Единственным типом социума, полностью объявившим рабство вне закона, стали патриархальные индустриальные общества, в 0 % которых разрешено рабовладение.

Если вкратце, тип технико-экономического базиса социума весьма сильно ограничивает его различные вероятностные волны. Следовательно, по всей видимости, имеется очень важная (но частичная) истина в знаменитейшем высказывании Маркса об этих фактах, а именно (если перефразировать): «Не сознание людей определяет их бытие, но экономико-материальный быт определяет их сознание». То есть нижне-правый квадрант (который включает в себя и технико-экономический базис), вне всякого сомнения, оказывает глубокое влияние на типы верований, ощущений, идей и мировоззрений мужчин и женщин. Для нас, разумеется, это со всех сторон есть вопрос всех квадрантов и уровней (всего AQAL): нам не нужно покупаться на тенденцию Маркса абсолютизировать нижне-правый квадрант. В то же время и вправду достаточно трудно переоценить значимость влияния нижне-правого квадранта на различные модусы сознания и культуры.

То же важное положение можно высказать и по-другому, а именно:материальные реалии третьего лица оказывают сильнейшее влияние на реалии первого и второго лица. Таково было основополагающее и непреходящее открытие, совершённое Марксом, остающееся верным и по сей день, ведь оно отражает значимый аспект матрицы AQAL.

Продолжим исторический обзор по Марксу: вокруг определённого технико-экономического базиса вырастает определённая суперструктура (надстройка) культурных верований и мировоззрений. Однако рано или поздно возникают технологические инновации (это значит, к примеру, что в определённый исторический момент человек, занимающийся собирательством, вдруг обнаруживает способ засеивать семена и собирать урожай, — и, как следствие, переходит от фуражного базиса к садоводческому базису). Именно оттого, что у засевания семян и сбора урожая есть очевидные преимущества с точки зрения выживания (преимущества столь очевидные, что практически все занимающиеся собирательством общества по мере необходимости переходят к данному способу производства), технико-экономический базис достаточно быстро трансформируется от фуражировки (собирательства) к садоводству. Когда же это происходит во всё большем количестве племенных холонов, садоводство складывается в космическую привычку в нижне-правом квадранте, становясь легкодоступным для последующих холонов.

Но удивительное положение, к которому пришёл Маркс, было таково: технологическая инновация происходит очень быстро (в нижне-правом), просто потому что можно достаточно быстро поменять материалыпроизводства: положить на землю лук и стрелы, взять мотыгу, выкопать ямку, положить в неё семена бобовых и понаблюдать, что будет происходить. Однако суперструктура — мировоззрение, культурные атрибуты религии, смыслы, верования, совместные ценности и так далее (нижне-левый) —изменяется гораздо медленнее, ведь при этом нужно не просто взять новый кусок материи (в правостороннем мире), а осуществить внутреннюю субъективную трансформацию сознания (в левосторонних квадрантах), — что, как печально известно, медленный и сложный процесс. Как следствие, в случае практически всех широкораспространившихся технологических инноваций суперструктура ценностей и верований проявляет отставание от трансформаций технико-экономического базиса. Короче говоря, между нижне-левым и нижне-правым квадрантами наблюдается разрыв (разрыв между старой суперструктурой и новым базисом, между старой парадигмой и новыми реалиями, между старой культурой и новой социальной системой, между старыми смыслами и новым функциональным соответствием, между старой семантикой и новым синтаксисом). И это рецепт катастрофы.

Мы могли бы выразиться следующим образом: технологические инновации — для того, чтобы стать инновациями, которые действительно заменяют своих предшественников, — есть нечто более развитое и несущее большую глубину (то есть в приведённом выше примере засевание семян, синхронизированное с сезонными циклами природы, требует обширного предвидения и планирования во времени — иными словами, требует конкретно-операциональной волны познания и мышления, тогда как значительная доля ограниченного текущим мигом собирательства требует лишь дооперационального мышления). Об этом возрастании технологической глубины (плоде возросшей когнитивной глубины) свидетельствует тот факт, что технологическим инновациям свойственна необратимая эволюционная последовательность. То есть если мы проследим технологическую эволюцию от фуражировки (собирательство) к садоводству, аграрному (сельское хозяйство), индустриальному (промышленность) и информационному способам производства, то увидим, что данная последовательность никогда не развёртывается в обратном направлении. За исключением случаев социальной дезинтеграции, ни одно индустриальное общество в истории не приняло решения вернуться к аграрному способу производства, а аграрное общество никогда не решало вернуться к садоводству, а садоводческое общество никогда не решало вернуться к собирательству. Данной последовательности свойственен Эрос: стрела времени, как сказал бы Пригожин, асимметрически эволюционна.

Если вкратце, возрастание технологической глубины (в нижне-правом) от фуражировки к садоводству теперь могло поддержать возрастание глубины мировоззрения (в нижне-левом), а именно — переход от магического к мифическому. Однако фуражные племена, которые впервые начали заниматься садоводством, всё ещё придерживались магического мировоззрения, приспособленного к старому фуражному способу производства  (и тетрасплетённое с ним). Таким образом, возник разрыв, трение, противоречие между базисом и суперструктурой (в наших терминах — между нижне-правым и нижне-левым). У них был технико-экономический базис, способный поддержать новое и более продвинутое мифическое мировоззрение, но они застряли в «старой парадигме» — устаревшем магическом мировоззрении, приспособленном к фуражному базису, переставшему существовать в качестве значимого способа производства. (Как выразился бы Маркс, отношения производства рассинхронизировались с силами производства.)

Поскольку нижне-левый и нижне-правый расцепились, необходимо было чем-то пожертвовать: одному из квадрантов предстоит претерпеть мучительную деконструкцию. Должна произойти глубинная культурная революция, чтобы достичь тетрасплетения с технико-социальной революцией, которая только что произошла.

Гений Маркса состоял в том, что он обнаружил эти внутренние напряжения и противоречия между базисом и суперструктурой (нижне-правым и нижне-левым квадрантами), возникающие в процессе становления новых технико-экономических базисов, и он интуитивно понял, что если не произойдёт тетрасочетание [тетрасплетение, tetra-mesh], то случится крупная катастрофа, в случае которой только возникающая культура (сцепленная с новым базисом) подвергнется нападению со стороны старой культуры (функционально приспособившейся к старому базису). Это обычно истолковывается как идея, будто историей движет классовая борьба, но существеннейшим положением Маркса было то, что сами классы определяются в соотношении с конкретным способом производства: борьба происходит между различными технико-экономическими способами и мировоззрениями, которые они поддерживают. По мере возникновения новых технологических способов оказываются доступны более прогрессивные и обширные мировоззрения, однако нередко требуются общественные революции, чтобы заново синхронизировать квадранты (об этом подробнее ниже). Время, история, глубина и Эрос находятся на стороне новой становящейся культуры, но переход от старой парадигмы к новой обычно малоприятен.

Грубо говоря, одна из основных причин культурных войн — это разлом в матрице AQAL, разрыв между нижне-левым и нижне-правым квадрантами, который рвёт ткань общества, подчас насильственно. И это происходит потому, что трансформации в нижне-правом квадранте, в технико-экономическом базисе (то, что затрагивает изменения только лишь материальных оснований) можно гораздо быстрее произвести, нежели изменения в нижне-левом квадранте, суперструктуре (надстройке), культуре или царящем мировоззрении (что требует изменения не только в материальном, но и в сознании). Таким образом, как часто утверждается, технологические достижения обгоняют нашу мудрость в отношении того, как их применять (помимо всего прочего).

Итак, разумеется, речь не идёт об однократном или единичном деле. Маркс оказался неспособен увидеть то, что в данном отношении не смогли разглядеть и все остальные: смысл не в том, что каждое общество обладает единичным монолитным технологическим способом производства и единичным монолитным мировоззрением, которые каким-то образом должны соотнестись. Скорее, каждое общество — это спектр действительных реалий всех квадрантов и всех уровней (всего AQAL): есть индивиды на каждом уровне спектра сознания, по крайней мере вплоть до среднего уровня по данной культуре (с некоторой долей лиц, продвинувшихся выше). Есть очаги каждого способа технологического производства вплоть до передового края: даже в индустриальных обществах существуют красные уличные банды, занимающиеся собирательством, чтобы поддержать своё существование, а фермеры в Канзасе до сих пор собирают посевы с полей. Посему нет какого-то единого базиса и какой-то единой суперструктуры, где внутреннее противоречие между ними способно вызвать основные трансформации, изменившие историю. Общая идея Маркса (идея о том, что несоответствие между нижне-левым и нижне-правым квадрантами вызывает внутренние общественные противоречия и напряжения) всё ещё верна, однако несоответствие распространяется по всему спектру сознания вплоть до наивысшей средней волны в данном обществе и во всех четырёх квадрантах с их множеством волн и потоков (все они должны тетрасочетаться в AQAL-констелляции, иначе чему-то придётся уступить).

На современном Западе основные культурные войны затрагивают не просто противоборство традиционных ценностей против ценностей модерна против ценностей постмодерна, а противоборство между технико-экономическими способами производства сектора фермерского хозяйства, сектораиндустриализации и информационного сектора, которым коррелятивно соответствуют мифическое, рациональное и плюралистическоемировоззрения. В незападном мире основные конфликты наблюдаются между племенно-фуражным и мифико-аграрным способами производства против модернистского индустриального и постмодернистского плюралистического способов.

Таким образом, социально-культурные напряжения (и кризисы легитимизации) охватывают целый спектр, включающий различные культуры и субкультуры в различных смесях стабильного и нестабильного сочетания. Что касается нижне-правой социальной системы и её технико-экономического базиса, то обычно происходит следующее: технологическая инновация начинается в сознании какой-то творческой личности (верхне-левый квадрант) — например, Джеймс Уотт с паровым двигателем. Эта новаторская идея сообщается другим посредством вербального и когнитивного поведения изобретателя (верхне-правый), пока в результате небольшая группа индивидов не оказывается способна понять идею (нижне-левый). Если идея достаточно убедительна, она в итоге переводится в конкретные формы (например, постройку реальных паровых двигателей), которые теперь становятся частью социоэкономического базиса (нижне-правый). Именно потому, что принятие базиса требует лишь изменения материальной основы, а не изменения в сознании, технологическая революция может распространиться с чрезвычайной скоростью по всей социальной системе — полностью рассинхронизировав старое культурное мировоззрение с новыми реалиями.

Чтобы изменить данное культурное мировоззрение, требуется, конечно же, осуществить сложную субъективную трансформацию сознания, дабы тетрасочетать его с возросшей глубиной новых социальных реалий. И это обычно происходит одним общим способом: группа индивидуумов, которая преждевременно развилась до более высокой волны культуры и сознания со временем (при помощи мирных или немирных средств), оказывается на верхушке новой правящей системы, чьи характеристики соответствуют качествам новой вероятностной волны (в сознании, культуре и технике), — то есть той самой новой волны, которая произвела новую технику.

Так, например, конкретно-операциональное познавание, которое породило технологию садоводства, смогло также поддержать и переход от доконвенционального племенного управления к социоцентрическим, конвенциональным, трансплеменным формам управления, которые объединяли различные племена в более крупные политические блоки, не основывающиеся на наследовании родственных уз, а также переход от магического мировоззрения к мифическому мировоззрению. И, в свою очередь, новая садоводческая техника, созданная большей когнитивной глубиной и таковую воплощавшая, поддержала и активно внедряла мифическое мировоззрение: как следствие — тетроэволюция. (Маркс был прав в том, что для большинства людей технико-экономический базис — это основная детерминанта их сознания; но он упустил из виду то, откуда изначально берётся сам базис: а именно — из сознания изобретателя, которое, безусловно, определяло базис. Иными словами, Маркс упустил из виду матрицу AQAL и имел склонность к абсолютизации нижне-правого квадранта — абсолютизации, которую нам не нужно следовать для того, чтобы признать предложенные им важные, но частичные истины.)

Аналогично этому, формально-операциональное познавание, которое смогло произвести паровой двигатель, также смогло поддержать и переход от конвенциональных к постконвенциональным формам правления (например, от аристократии к репрезентативной республиканской демократии) — а также переход от мифического к рациональному мировоззрению, — так что, опять же, каждый из квадрантов на том же уровне глубины тетравнедряет эту глубину в остальные.

Если обратиться к примеру перехода от племенно-магико-фуражного к поселенчески-мифико-садоводческому способу, даже хотя новая мифическая культура и управляется с передового края коллективной эволюции, тем не менее, всё ещё имеются очаги и субкультуры архаических и магических ценностей. Их существование вызывает внутренние культурные войны огромной значимости (исторические баталии между магическим и мифическим вошли в легенды; см. «Восхождение из Эдема»). Так что дело не в том, что происходит исключительно суровая культурная война между одной эпохой и другой, а в том, что в рамках любой отдельно взятой эпохи происходят внутренние культурные войны, представляющие собой очаги космических привычек, всё ещё самостоятельно доступных.

ПАРАДИГМЫ

Кстати говоря, приведённое описание воплощения исторического изменения через AQAL-механизмы давления отбора созвучно наблюдениям Куна о научных революциях, которые попросту являются подмножеством трансформационной матрицы AQAL, обрисовываемой нами. Если вкратце: некоторые фактические открытия в мире правосторонних квадрантов нельзя объяснить каким-либо научным мировоззрением в левосторонних квадрантах, а следовательно — возникает серьёзный разрыв между базисом и суперструктурой, так что нередко становится необходимой мучительная революция в структурах убеждений, верований и мировоззрений, дабы поспевать за фактической информацией. Томас Кун в «Структуре научных революций» перечислил сотни подобных смен парадигмы или революций в научной практике.

То, что имел в виду Кун под термином «парадигма», конечно же, было ужасающе непонято обществом и большинством критиков и тех, кто заимствовал термин, неправильно используя его для обозначения некоего рода теории или супертеории. Фритьоф Капра, Станислав Гроф, Дуэйн Элджин, Ричард Тарнас, Шарлен Спретнак (список можно продолжать бесконечно) будут утверждать, мол-де новая холистическая или экологическая теория должна заменить старое атомистическое, ньютоно-картезианское мировоззрение, она-то и станет новой парадигмой. Но это распространённое некорректное использование термина с точностью до наоборот искажает то, что имел в виду Кун. «Парадигма» для Куна означает не теорию или суперструктуру, а базис или социальную практику. Парадигма — это почти точный эквивалент технико-экономического базиса, социальной практики, поведенческого предписания или образца.

То есть парадигма — это набор социальных практик и поведенческих образцов: например, конкретных типов экспериментов, которые порождают конкретный тип данных или фактических событий. Парадигма, образец, или предписание, порождает, задействует и высвечивает определённый набор феноменов, данных, переживаний и чувственных восприятий (apprehensions). (Именно поэтому моя собственная обширная теория хорошей науки включает три основных столпа: предписание, или парадигма; задействование данных, или восприятий; и подтверждение/отвержение. Первый столп был смоделирован с тем, чтобы учесть важный труд Куна, при этом поместив его в более широкий контекст феноменологии, фальсифицируемости и других равным образом значимых, но частичных факторов.)

Таким образом, парадигма в том понимании, которое использовал Кун, может быть конкретным набором экспериментов, в результате которых производится рентгеновское излучение. Эти эксперименты, предписания или социальные практики (нижне-правый квадрант) становятся моделями или образцами того, как должна осуществляться хорошая наука в данной дисциплине. Другие учёные используют и моделируют эти образцовые практики, чтобы производить (задействовать и вызывать) больше данных, феноменов или фактических событий. И — почти так же, как и по Марксу (ведь  и в том, и в другом случае речь идёт о «всеквадрантной и всеуровневой» (AQAL) природе процесса) — вокруг этого базиса или парадигмы (нижне-правый) вырастают различные суперструктуры, теории или мировоззрения (нижне-левый), которые формируются и определяются базисом.

Так, например, вокруг целого набора физических экспериментов и парадигм выросло целое здание ньютоновской теории физики. Иными словами, вокруг нижне-правого базиса технологического производства выросли нижне-левые теории и мировоззрения. Или, опять же, вокруг нижне-правого базиса производства данных и предписывающих парадигм (которые задействуют и вызывают различные типы данных, переживаний и феноменов) выросли различные нижне-левые теории, суперструктуры и мировоззрения, которые попытались объяснить фактически задействованные данные. Базис, или парадигма, помогает установить сознание учёного в данном отношении (подобно тому, как технико-экономический базис помогает установить сознание индивида в любом обществе — хотя, опять-таки, для нас это вопрос всего AQAL, в котором не отдаётся предпочтения ни одному квадранту, уровню, линии или состоянию). Как мы видели в случае с Марксом, сущностное положение заключается в том, что материальные реалии третьего лица оказывают сильнейшее влияние на реалии первого и второго лица.

Это предприятие — названное Куном «нормальной наукой» — хорошо срабатывает до тех пор, пока данные, генерируемые парадигмой, продолжают умещаться в преобладающем мировоззрении. Ньютоновская теория, к примеру, хорошо и очень долго срабатывала для объяснения всех данных, генерировавшихся на тот период. За некоторыми исключениями… такими, как температурное излучение абсолютно чёрного тела. Иными словами, по мере того, как изобретались всё более сложные эксперименты, генерировались новые данные, которые нельзя было объяснить старыми теориями. Так, базис технологического производства — новая парадигма — генерировала переживания (опыты), которые нельзя было объяснить старыми теориями. Новому базису ныне требовалось новое мировоззрение, и, следовательно, наука оказывалась готова для ещё одной «революции», или драматического изменения мировоззрения для объяснения поступательного увеличения глубины новой парадигмы, для которой требовалось увеличить глубину новой теории.

И верно: это-то и называется научным прогрессом, как совершенно ясно обозначил Кун («я убеждённо верю в научный прогресс»), вновь продемонстрировав своё (верное, на мой взгляд) согласие с Марксом по этому существенному вопросу (а именно — всей последовательности свойственен поступательный, или прогрессирующий, Эрос, иначе «революции» были бы не подлинно революционными, а всего лишь старым-добрым цикличным хождением по кругу).

Разумеется, практически все современные теоретики «новой парадигмы» (включая всех только что перечисленных авторов, а также фактически сотни других деятелей) утверждали, что у них в распоряжении новая парадигма, тогда как в действительности у них не было ничего подобного. Всё, чем они располагали, было новой теорией, а вовсе не новым базисом, не новым набором предписаний для произведения новых данных, не новым образцом. Дико популярная версия «парадигмы» попыталась бежать вперёд телеги, просто предложив новую теорию без каких-либо новых парадигм вообще, — то есть «новые парадигмы» были всецело бумеритической вариацией на важное исследование Куна (см. «Бумерит», гл. 8).

Всякий раз, когда новая (и настоящая) парадигма задействует и вызывает новые данные, старые мировоззрения и теории впадают в кризис, который может быть разрешён лишь прогрессивным увеличением их глубины, чтобы поспеть за увеличением глубины в новой парадигме или технико-производственном базисе. Как бы данный кризис (или столкновение парадигм — что означает: столкновение между различными технологическими силами производства данных, или столкновение между типами экспериментов и образцов, которые будут признаны в качестве производящих наиболее значимые данные)… как бы данный кризис ни разрешался, посредством явной революции ли, или же посредством более спокойной реформы (см. ниже), результат одинаков: возрастание глубины как в нижне-правом, так и в нижне-левом квадрантах (и, следовательно, в верхне-правом и верхне-левом квадрантах всех сторон, затронутых в процессе). Если вкратце, все четыре механизма давления отбора в AQAL-пространстве игриво претворяют в действительность свой заговор — продвинуть Эрос дальше ещё на один миллиметр в сей космической игре. (Это не значит, что весь прогресс есть тишь да благодать: как мы увидим ниже, новый прогресс и новые патологии зачастую идут рука об руку, однако самого этого факта ещё недостаточно, чтобы отрицать аспекты развития, которые могут представлять и представляют подлинное и поступательное увеличение глубины.)

Но давайте сразу же отметим, что столкновение парадигм — это в действительности небольшое подмножество намного более крупномасштабного и важного феномена, так что предлагаю приступить к этому более масштабному обсуждению.

КРИЗИС ЛЕГИТИМИЗАЦИИ

Столкновение парадигм — это хороший пример того, что в более общем плане известно как кризис легитимизации.

Сперва необходимо введение нескольких технических терминов. В моём собственном подходе под легитимностью подразумевается адекватность в горизонтальной трансляции, а под аутентичностью — адекватность в вертикальной трансформации (см., например, книгу «Общительный Бог», «A Sociable God», 4-й т. собр. соч.). Так, аутентичность — это мера степени глубины или высоты системы убеждений (так что бирюзовое мировоззрение более аутентично, чем синее мировоззрение), а легитимность — это мера того, насколько хорошо данное мировоззрение функционирует на своём собственном уровне. То или иное конкретное мировоззрение может быть очень легитимным (или радостно признаваемым большинством участников культуры), но не очень аутентичным (например, оно может быть пурпурной или красной структурой убеждений). С другой стороны, некоторые мировоззрения могут быть очень аутентичны (представляя, скажем, бирюзовые или визионерско-логические познавательные способности) и при этом не очень легитимны (или непризнаваемы правящим или управляемым классами).

Кризис легитимизации, в широчайшем смысле, это распад адекватности определённого способа (модуса) трансляции и осмысления мира: то есть распад адекватности определённого мировоззрения и его способности внушать к себе доверие. Он может произойти в любой культуре или субкультуре (включая и научные круги, как мы уже видели), но особо значимую роль он играет на политической арене. Так, орган правления (вождь, правитель, монарх, плутократия, аристократия, демократия и т. д.) считается легитимным, если он находит широкое признание у управляемых (или, как вариант, если есть хорошие юридические/морально-нравственные причины его поддерживать). Легитимизация — это процесс, посредством которого участники общества доверяют органам правления данного общества (и, таким образом, следуют за ними). И теории легитимности пытаются объяснить (и/или оправдать), почему определённая система правления имеет признание и верность своих участников (объясняющие причины для подобного признания могут простираться по всему спектру от простой функциональности на одном конце его диапазона до более основательных причин на другом).

Политический кризис легитимизации, как следствие, означает социокультурный кризис в преобладающих способах трансляции (на любом отдельно взятом уровне) в соотнесении с системами правления данной культуры (неважно, является ли эта культура политической, научной, медицинской, образовательной и т. д.). Кризис легитимизации в широчайшем смысле есть кризис веры в преобладающее мировоззрение и в органы правления, олицетворяющие это мировоззрение. [12]

В начале прошлого века Макс Вебер написал крайне влиятельный трактат («Экономика и общество»), в котором выделил три главных источника политической легитимности (или причины, почему люди следуют за определённой системой правления, или режимом): обычаи и традиции; легально-рациональные процедуры (например, голосование); и индивидуальная харизма. Хотя эти три источника политической легитимизации и вправду существуют, предложенный Вебером анализ данных источников легитимности по преимуществу был функциональным: то есть эти источники рассматривались не как хорошие или правильные, а просто как то, что работало. Этот в сущности функционалистский взгляд на легитимность продолжает (имплицитно или эксплицитно) приниматься большинством системных теоретиков (с наиболее известным представителем в лице Никласа Луманна).

Другие теоретики, которых встревожило то, что веберовский анализ был только лишь функциональным, а не моральным или нормативным (и, тем самым, его можно было использовать для придания легитимности, скажем, нацистскому режиму до тех пор, пока он функционально срабатывал, — то есть в функционализме легитимность сводилась к способности государства вызывать веру в свою легитимность; это стандартное редукционистское сведение теорией систем всех левосторонних ценностей к нижне-правому функциональному соответствию), предложили иные взгляды на легитимность и её обоснование, особенно сфокусировавшись на правах (взгляд, которого придерживаются Гоббс, Локк, Кант, Ролз, Хабермас). В этом взгляде система правления легитимна (и, следовательно, заслуживает верности со стороны своих участников), если она гарантирует определённые права человека, обычно гарантируемые при помощи какой-то формы общественного договора между правящими и управляемыми. Через несколько мгновений мы вернёмся к этому важному взгляду.

Можно добавить сюда и пятый взгляд на легитимность, а именно — взглядпостмодерна, который оставляет поиск универсальных оснований для оправдания и возвращается к локальным нарративным традициям под знаменем плюрализма и многообразия (в этот момент он становится прагматически неотличим от первой формы легитимности, а именно — обычаев/традиций, и, следовательно, вынужден оправдывать любую форму локального варварства: как в случае со многим в постмодернизме, он деградирует в регрессивные формы).

Итак, все эти источники и взгляды на легитимность (по праву ли, или не по праву) присутствуют в современном мире, включая традиционные обычаи, харизматическое лидерство, а также имплицитные (неявные) или эксплицитные (явные) общественные договора. Кризис легитимизациипроисходит, когда доверие правящему мировоззрению и его представителям начинает подрываться, и этот подрыв во всех смыслах представляет собой AQAL-вопрос: факторы из всех квадрантов, уровней, линий, состояний и типов вносят свой вклад, что можно обобщить как «механизмы давления отбора во всех четырёх квадрантах», а если возникшая турбулентность достаточно сильна, тогда нередко происходят «социальные революции».

СОЦИАЛЬНЫЕ РЕВОЛЮЦИИ

В процессе любого распространившегося политического кризиса легитимизации (подобно тому, что происходит в случае с любым глубоким научным кризисом), когда турбулентность в AQAL-матрице достигает критического порога, наблюдается распад трансляции и переход к трансформации: то есть горизонтальные способы трансляции перестают быть эффективны и возникает необходимость в вертикальной трансформации к совершенно новым способам для того, чтобы приспособиться к новым факторам давления отбора.

Однако «социальная трансформация» может быть как прогрессивной, так и регрессивной: то есть вертикальный переход по уровням может стать как прорывом, так и распадом, как скачком к более высоким уровням организационной сложности, так и регрессией к более низким, менее сложным, более примитивным состояниям. Мы рассмотрим примеры обоих случаев.

В то же самое время многие «социальные трансформации» в действительности не ведут ни к более высокому, ни к более низкому; это попросту различные способы трансляции, по сути, на том же уровне культуры, сознания и сложности. На самом деле, первоначальное значение слова «революция» было вовсе не прогрессивным или трансформирующим, а всего лишь круговым. Иными словами, практически для всех политических теоретиков в человеческой истории социальная или политическая «революция» была не каким-либо крупным прорывом к более высокому или глубокому уровню чего бы то ни было, а всего лишь циклическим, циркулярным или круговым событием: само слово «revolution»  происходит от «revolving» («обращаться»), — оно как раз это и означало: в сущности обращение «старого-доброго» паттерна по кругу, не приносящее ничего нового. Посему Платон и Аристотель анализировали циклические изменения в правительствах от аристократий к тираниям и демократиям и обратно. Итальянские исследователи эпохи Возрождения предложили термин «revoluziones» для описания паттерна перемежения народных и аристократических фракций. Томас Гоббс использовал английское слово «revolution» («переворот») для описания кругового перехода власти от короля к парламенту и наоборот. Ни одно из этих изменений не считалось ни прогрессивным, ни постоянным, ни трансформационным.

И затем, впервые в истории, термин «революция» был употреблён политическим теоретиком для обозначения вертикального перехода, или трансформации, к более высоким уровням, или способам, бытия и правления. Кто был этим теоретиком? Вы угадали: Карл Маркс (вместе с Фридрихом Энгельсом) в «Манифесте коммунистической партии» (1848) попытался показать, что вся человеческая история — это последовательность революций (или трансформаций к более высоким уровням), привязанных к экономическому прогрессу. С тех пор убеждённые сторонники трансформации и новых парадигм начали говорить о своих «революционных» идеях.

И всё же, как мы отметили, Марксу принадлежит ряд непреходящих прозрений. Прежде всего он писал под влиянием впервые появившегося исторически значимого понимания, что история играет важную роль, — иначе говоря, под влиянием понимания, что эволюция затрагивает все сферы проявленного мира. Это ключевое осознание, впервые задействованное оранжевой вероятностной волной (и усиленное жёлтой),  стало движителем глубинных изменений в самопонимании человечества, что нашло выражение в возникновении эволюционных интерпретаций Космоса, начавших появляться во всех сферах, от биологии (Дарвин) до социологии (Спенсер, Конт), психологии (Болдуин) и философии (Шеллинг, Гегель): не только биологический вид, но и сами идеи эволюционируют и имеют историю.

Именно особая гениальность Маркса позволила ему осознать, что требуется связать эволюционное историческое развитие с технико-экономическими структурами (даже несмотря на то, что он слегка перестарался). И именно поэтому всегда будет хорошей мыслью хотя бы посовещаться с Марксом, когда бы мы ни вели речи о социальных «трансформациях» и «революциях», ведь иначе обсуждение будет сосредотачиваться исключительно на изменениях в идеях, сознании или культуре — вне контекста понимания абсолютной необходимости также связывать все реальные изменения с нижне-правым квадрантом материальных реалий социума. (Как мы убедились, реальная парадигма — это нижне-правая социальная практика, а не нижне-левая теория или мировоззрение. Ранее мы уже отметили: материальные реалии третьего лица оказывают сильное влияние на реалии первого и второго лица, — и именно Маркс был первым, кто совершил это ключевое открытие.)

Для Маркса, следовательно, история была отмечена (по крайней мере, отчасти) последовательностью революций, связанных с прогрессивными(или вертикально трансформирующими) изменениями в технико-экономической мощности. В каждом случае более старый и примитивный, реакционный и зачастую притесняющий экономический класс (с устаревшим мировоззрением, философиями и структурами верований и убеждений), извлекавший выгоду из старого технико-экономического базиса, свергался новым и приобретающим вес классом, мощь которого опиралась на более продвинутые силы технико-экономического производства. Важным моментом истины во всём этом является то, что всей последовательности и вправду свойствен медленный, общий Эрос: происходит медленное повышение глубины развития познания, культуры и технико-экономических сил производства (от камня к копью, плугу, паровому двигателю и компьютеру). И если так случается, что тот или иной общественный кризис происходит непосредственно перед одним из подобных ключевых углублений развития, тогда единственное, что разрешит напряжение и турбулентность в AQAL-пространстве, это вертикальная социальная трансформация и революция в культуре (или, по меньшей мере, глубинная культурная реформа). Если вкратце, единственное настоящее лекарство для кризиса легитимности — это повышение аутентичности.

Первоначальные прозрения Маркса в природу данного процесса верны и непреходящи. Но так же, как и в случае с Фрейдом, хотя общие идеи Маркса были зачастую верны, фактически все детали он истолковал превратно. И его пресловутый редукционизм, подобно фрейдовскому, есть то, что мы можем не без удовольствия отбросить. (Утверждение Маркса, которое мы привели выше: «Не сознание человека определяет его бытие, а его экономико-материальный быт определяет сознание» — становится интересным только тогда, когда значение слова «определяет» приближается к «становится причиной», чего на самом деле никогда не происходит. Напротив: социально-экономические реалии нижне-правого квадранта являются частью жизненно важных элементов, которые тетраопределяют природу любого действительного события.) Но именно по этой (ограниченной в своём контексте) причине прозрения Маркса являются важной частью любого AQAL-анализа социальной трансформации и культурной революции. Любой революции, любой трансформации, любому сдвигу в сознании и культуре, который действительно надолго сохраняется, свойственна обусловленностьнеобходимостью нижне-правого компонента, а если этого компонента нет и он не выражен, тогда вы можете отринуть любые заявления об обладании новой парадигмой, ключами к великой трансформации или новому и революционному чему угодно.

В большинстве случаев, разумеется, подавляющее число политических «революций» не было на гребне волны какого-либо по-настоящему вертикального сдвига в любом из квадрантов. Подобно мутациям в природе, революции в политике обычно летальны, не приносят блага или, в лучшем случае, воплощают первоначальный смысл слова «революция», а именно: представляют собой циркулярную и поверхностную смену стражников по сути своей одного и того же основного режима (иными словами, происходит перетасовка карт поверхностной структуры в колоде одной и той же глубинной структуры в AQAL-пространстве). Лишь малое число подлинных революций оседлало волну Эроса. Американская революция захватила собой начало волны перехода от синего к оранжевому и, как следствие, представляла собой глубинную вертикальную трансформацию. Но в двадцатом веке наблюдалось более сотни «революций»: большинство из них были всего лишь варварской перетасовкой карт в одной и той же колоде.

Как отметил один историк: «Пожалуй, в отношении революций, происшедших в этом веке, наиболее бросается в глаза их количество и многообразие. От начала и до конца в каждом регионе мира революции влияли на очертания политической жизни». Мексика, Саудовская Аравия, Китай, Турция, Иран, Россия, Германия, Польша, Венгрия, Чехословакия, Вьетнам, Алжир, Никарагуа, Аргентина, Конго, Зимбабве, Куба, Колумбия, Португалия, Филиппины, Камбоджа — список революций двадцатого века практически бесконечен. Лишь немногие из этих революций были подключены к какому-либо вертикальному течению в одном из квадрантов; скорее они были «циклическими» изменениями поверхностной структуры, по сути, в одном и том же AQAL-пространстве. Если хотите, можете называть их «горизонтальными революциями».

Такие историки, как Джек Голдстоун, выделили четыре основных фактора, обуславливающих большинство данных горизонтальных революций, и чем больше данных факторов вы найдёте в AQAL-констелляции любой отдельно взятой культуры, тем выше вероятность того, что произойдёт (горизонтальная) политическая революция:

1. Ослабленное правительство, обычно в силу экономических причин. Это ослабление открывает возможность для революционного переворота.

2. Изменение соотношения сил между основными элитами в данной культуре. Типичные элиты включают в себя следующие группы: офицеров армии, политических лидеров, бюрократов на высших позициях, культурных и религиозных лидеров, лидеров труда и бизнеса и интеллектуалов. Эти элиты обычно соревнуются за власть, следуя различным имплицитно понимаемым (невысказанным) «правилам игры» в данной культуре, но время от времени вследствие различных факторов происходит нарушение распределения власти в элитах; тогда одна из элит захватывает власть или же появляется новая элита: «подобное руководящее лидерство со стороны элиты — необходимое условие для революций» (Голдстоун, «Революция и мятеж в мире раннего модерна» [«Revolution and Rebellion in the Early Modern World»]). Суматохе в элитах в AQAL-матрице способствует международная торговля товарами и идеями, новые инвестиции, иностранная помощь, военная помощь, новые экономические пути и возможности.

3. Быстрый прирост населения, который, как правило, повышает уровень бедности и истощения ресурсов, подрывает жизнь рабочих и крестьян, вводит правительства в напряжение.

4. Нестабильное международное вмешательство. Международный консенсус обычно сдерживает революции, а его недостаток им способствует.

Эмпирически же выявилось, что чем больше данных факторов присутствует в том или ином обществе, тем выше вероятность революции. Мы это могли бы выразить следующим образом: чем больше данных факторов присутствует в AQAL-констелляции любого общества, тем выше вероятность, что это AQAL-пространство также будет в себе содержать (в виде действительного события) и кризис легитимизации, который достигнет критического порога и за которым последует (горизонтальная) социально-политическая революция.

Более того, исследователи согласны в том, что революции повышают национализм, массовую мобилизацию и мощь государства, — все эти факторы нередко ведут к войне, которая представляет собой обычное побочное следствие революции.

Единственные регионы мира, которые не затронуты данными четырьмя факторами, это Европа и Северная Америка, что означает, что весь остальной мир всё ещё открыт для — и, скорее всего, продолжит страдать от — насильственных революционных столкновений, а человеческое страдание будет соответственно увеличиваться.

На самом деле, помимо мировых войн наибольшая доля страдания в двадцатом веке была принесена революциями и последующими попытками установить революционные институты: в Советском Союзе, Восточной и Центральной Европе, Китае, Африке, Азии, Камбодже: десятки миллионов людей были казнены, заморены голодом, подвержены пыткам и заключены в тюрьму, дабы создать революционные государства; во всех случаях была обещана передача власти народу, тогда как народ никоим образом к тому не был готов и даже не имел какого-либо желания обрести подобную власть. «Революционерам» всех мастей (от политических до академических и культурных) очень сложно осознать тот факт, что подлинная революция — это всегда дело всей матрицы AQAL, требующее не просто «новой парадигмы», не просто нового мировоззрения, не просто нового технико-экономического базиса, не просто новой социальной системы и не просто нового набора идей, — но их всех, причём в совокупности. Если этого не имеется, социальные революции чаще всего превращаются в повод для очередной кровавой резни того или иного рода.

Оригинал: «Excerpt A: An Integral Age at the Leading Edge. Part 3, page 1» © Кен Уилбер, 2003

Читать далее: «Часть 3 (стр. 2)»