Мы продолжаем серию бесед с отечественными рэперами под названием «Главные слова». Великий философ XX века Жиль Делёз незадолго до смерти дал интервью под названием «Алфавит Жиля Делёза». Суть интервью заключалась в том, что интервьюер (ученица Делёза) называла слова в алфавитном порядке, а философ разъяснял их. Нечто подобное мы решили сделать с русскими рэперами. Эта серия интервью, с одной стороны, даст возможность лучше узнать того или иного рэпера, а с другой — позволит составить себе совокупное представление о том, что мы зовем русским рэпом. Ведь если мы принимаем факт, что русский рэп есть феномен нашей современной культуры, с которым нельзя не считаться, то нам просто необходимо такое интегральное представление о нём. Подступом к такому интегральному представлению о русском рэпе и является серия наших интервью. Ведёт беседы Андрей Коробов-Латынцев.
Седьмая беседа нашей рубрики — с Денисом Луперкалем (Проект Увечье).
Андрей Коробов-Латынцев: Денис, здравствуй! Условная схема для нашей беседы проста: я называю тебе слово — ты мне в ответ свои мысли по поводу, соображения, рассуждения, ассоциации и так далее. Это не составление словаря, это, скорее, повод для рассуждения. Традиционный первый вопрос в этой рубрике — «како веруеши?» Этот вопрос задал Алёша Карамазов своему брату, «атеисту» и бунтарю Ивану Карамазову в романе Достоевского. Это, наверное, самый главный вопрос, который интересует в беседе русского человека. И вопрос этот, замечу, в целом о твоих убеждениях, а не обязательно о вере в религиозном смысле. Итак, после такого необходимого замечания вопрос: Денис, «како веруеши?»
Денис: «Для чего у мышки хвостик? Я не знаю, я агностик».
Андрей: Ну что ж, с агностиков и взятки гладки, как говорят у нас в «стране философов»! (Улыбается.) Тогда пойдем по нашей словесной схеме.
Первое твое слово — Персонаж.
Денис: Мой случай — это когда не знаешь, где кончается персонаж и начинается реальный живой человек. События из реальности находят отголоски в текстах, тексты периодически влияют на мою реальность. Порой пытаешься отрешенно взглянуть на сложившийся образ со стороны и понимаешь, что местами он отличается от тебя, начинает приобретает черты тебе не присущие. И ты уже не особо это контролируешь.
В тибетском буддизме есть понятие тульпа — сильная индивидуальная галлюцинация, материализация мысли в форме автономной разумной сущности. Поначалу она послушна замыслу ее сотворившего, но чем дальше, тем более своенравной и дерзкой она становится. Насытившись жизненной силой создателя, она предпринимает попытки вырваться из-под его контроля. Вот тут складывается похожая ситуация, только происходит все не в жизни, а в поле текста.
Андрей: У Достоевского ведь тоже нечто подобное. В тебе сперва рождается идея, живёт, начинает занимать слишком много места, потом доминирует над тобой и творит страшные вещи, а потом оказывается, что эта идея и есть ты сам. Скажи, ты кардинально различаешь текст и жизнь? Текст для тебя просто отражение жизни? Или в тексте реально протекает какая-то часть жизни, которая затем может вернутся из текста в реальную жизнь?
Денис: Да, различаю. Текст не обязательно должен отражать жизнь, это уже смотря какие задачи ставит его автор перед собой. Но если речь идет конкретно о моих текстах, то в основном это квинтэссенция моего жизненного опыта, пропущенная через призму сознания и стилистически доработанная в угоду художественности. Дальше уже начинается чистая метафизика, в которую мне углубляться не хочется, так как я не сведущ в этих вопросах.
Андрей: Тогда и не будем углубляться!
А перейдем ко второму слову — Большинство.
Денис: «Если вы заметили, что вы на стороне большинства, это верный признак того, что пора меняться» — говаривал Марк Твен. «Мнение большинства — всегда ошибочно, ибо большинство людей — идиоты» — вторил ему Эдгар Аллан По. Учусь у великих.
Андрей: Сюда можно еще добавить пару десятков цитат из Николая Бердяева, Хосе Ортеги-и-Гассета или Мартина Хайдеггера, но По и Твен тоже вполне убедительны!
Поэтому переходим к третьему слову — Ужас.
Денис: В детстве часто отдыхал в пионерских лагерях. Ну и там само собой были популярны все эти истории-ужастики про Черную Руку, Гроб на колесиках и пирожки с человеческим мясом. А в один прекрасный день я узнал, что буквально на соседней улице проживает каннибал, крутивший из собутыльников фарш для пельменей. Вот так ужас из пионерского фольклора просочился в мою серую советскую повседневность.
Андрей: Да, это вот как раз к вопросу о тексте и жизни!
Четвертое слово — Империя.
Денис: После подчинения всей Италии, римская империя стала одним из самых мощных государств западного Средиземноморья. Но расширяя сферу своего влияния, Рим вскоре столкнулся с сильным соперником, Карфагеном — империей, владеющей западной частью Сицилии. И тогда в римском сенате прозвучала речь сенатора Катона, призыв к римской нации, основной мыслью которой стала цитата — Carthago delenda est (Карфаген должен быть разрушен). Так и случилось. После трех пунических войн империя Карфагена была уничтожена, его жители убиты или обращены в рабов, литература сожжена, а земля, на которой стоял город, засыпана солью. Так вот одна фраза стала началом конца могущественной империи.
Андрей: Спасибо за историческую справку! Надеюсь, наши читатели найдут в ней мораль.
А мы идем к следующему слову — Народ.
Денис:
Вышли мы все из народа,
Дети семьи трудовой.
Братский союз и свобода
— Вот наш девиз боевой.
Андрей: Вышли из народа, а идем куда? И остались ли мы народом?
Денис: Хотелось бы верить, что к сияющим вершинам торжества человеческой мысли. Но, судя по последним событиям в мире, больше похоже на то, что в бездонную пропасть.
Думаю, что остались. Пока ещё да.
Андрей: Я более пессимистичен в этом вопросе, однако хотелось бы, чтобы ты был прав.
Шестое слово у нас — Выбор.
Денис: Выбор. Детьми мы верили, что через 20 лет люди выберут межзвездные перелеты и колонизацию других планет. А люди выбрали ТВ-шоу, социальные сети, модные гаджеты и войны за нефть. Как восклицал герой одного произведения: «Это не то будущее, которое мне обещали!» Буриданов осёл застыл, роняя слюну над двумя одинаковыми смартфонами.
Андрей: Ты не веришь в свободу выбора? Или выбор для тебя — это уже несвобода, поскольку я всё-таки «вынужден» выбирать между вариантами, смартфонами или айподами?
Денис: Когда на голове виртуальный шлем, вся свобода выбора иллюзорна и зависит от решения оператора.
Андрей: Седьмое слово — Миф.
Денис: «Что ты за бог или герой такой, если о тебе не слагают мифы?» Миф необходим для создания культа. Культовое явление в искусстве почти всегда имеет сопутствующую мифологию, отличающую его от плоских одномерных однодневок. В детстве на меня большое впечатление оказал роман Генри Лайона Олди «Ожидающий на Перекрёстках», вот там тема мифотворчества очень хорошо раскрыта.
Андрей: Ты вот сказал, что сопутствующая мифология отличает культовое явление от однодневок. Современные комиксы, например, это однодневка? Или это современные мифы, которые разрастаются в целую систему, которая приобретает каноническую форму (например, современные фильмы про супергероев)? И еще: миф, по-твоему, необходим только для культа?
Денис: Ну, индустрия комиксов сейчас разрослась до таких масштабов, что представляет собой целую мультивселенную. В принципе, можно сказать, что да — это в какой-то степени современная мифология. Были Прометей и Геркулес — стали Человек-Паук и Супермен. С сопутствующими культами и всем отсюда вытекающим. Пусть конкретно в нашей стране это ещё не так развито. Можно также припомнить продукцию Уолта Диснея, заменяющую американским (уже не только) детям народные сказки. Но помимо культа, миф ставил перед собой задачу объяснить древним людям эту реальность: почему мир устроен так, кто мы и зачем мы.
Андрей: Мне интересно наблюдать, как американские комиксы о Железном человеке или Супермене становятся сложнее, трагичнее, как из многих инвариантов складывается некая каноническая версия. Я думаю, что для США комиксы и вправду исполняют роль мифологии и в этом смысле у них позитивная функция. Какую позитивную функцию эта современная мифология может исполнять для народов со своей старинной, глубоко разработанной и философски прокомментированной мифологией, — большой вопрос.
Что касается культа и понимания через миф, то не могу здесь не вспомнить нашего отечественного философа Алексея Фёдоровича Лосева, который писал в своей «Диалектике мифа», что миф не просто форма объяснение реальности, но что это сама реальность, или это средство видеть реальность, быть в реальности. То есть для античного грека Зевс не символ молнии, но это реальное существо, которое посылает молнии. Миф — часть мироздания, которая делает это мироздание понятным и освоенным. Так же, как нам, например, удобнее жить в мире, о котором мы «знаем», что он находится в стадии «информационного общества», «цивилизации», «гуманистических ценностей» и т.д. Всё это мифы, по Лосеву. Не иллюзии, но мифы, которые позволяют нам оставаться в мире и удерживать его. У других людей совсем другие мифы.
Восьмое и последнее слово — Заброшенность.
Денис: Тут мне сразу вспоминаются мои долгие разъезды по средней полосе России. Брошенные деревни с покосившимися избами, обрушившиеся зернохранилища, ржавые элеваторы. Лучшей иллюстрации к этому слову и не придумаешь — чистый постапокалипсис российской глубинки прямо за окном рейсового автобуса.
Андрей: Я согласен, что наша глубинка — это самый характерный постапокалипсис. Но тебе не кажется, что мы слишком спешим в постапокалипсис, не пережив самого апокалипсиса? Быть может, то, что мы принимаем за постапокалипсис, на самом деле преапокалипсис?
Денис: Может быть, так. А может, мы просто прозевали свой апокалипсис.
Это смотря как к вопросу подойти.
Андрей: Очень может быть. Кто-то из наших поэтов 20 века (не помню, кто именно), говорил, что антихрист давно пришел, но этого никто не заметил… Ну что ж, на этой позитивной ноте и окончим нашу беседу. Спасибо еще раз, Денис, что согласился поучаствовать!
