Мы продолжаем серию бесед с отечественными рэперами под названием «Главные слова». Великий философ XX века Жиль Делёз незадолго до смерти дал интервью под названием «Алфавит Жиля Делёза». Суть интервью заключалась в том, что интервьюер (ученица Делёза) называла слова в алфавитном порядке, а философ разъяснял их. Нечто подобное мы решили сделать с русскими рэперами. Эта серия интервью, с одной стороны, даст возможность лучше узнать того или иного рэпера, а с другой — позволит составить себе совокупное представление о том, что мы зовем русским рэпом. Ведь если мы принимаем факт, что русский рэп есть феномен нашей современной культуры, с которым нельзя не считаться, то нам просто необходимо такое интегральное представление о нём. Подступом к такому интегральному представлению о русском рэпе и является серия наших интервью. Ведёт беседы Андрей Коробов-Латынцев.
Очередная интервью-беседа нашей рубрики «Главные слова» — с Владимиром Журавлем, автором и исполнителем песен группы «Записки Неизвестного». «Записки Неизвестного» всегда были на границе русского рэпа как жанра, экспериментируя со звучанием и смыслом. Однако Владимир всегда и прежде всего оставался русским поэтом, озабоченным классическими русскими «проклятыми вопросами», которые мы не раз уже взахлёб брались разрешать, сидя в каком-нибудь полуподвальном, Богом позабытом кафе. Что ж, пришло время снова сделать это.
Андрей: Володя, здравствуй! Итак, принцип беседы прост: я называю слово, а ты мне в ответ свои мысли о нём, или свои ассоциации, или какую-нибудь историю, связанную с этим словом. Это будет такой условной схемой для беседы, а там уж как пойдет. Но сперва будет вопрос, который тобой, я знаю, очень страстно переживался: «Како веруеши?»
Владимир: Вопрос открыт!
Очень завидую людям, которые могут твёрдо ответить себе и другим на этот вопрос. Если ты имеешь целью уточнить мою конфессиональную принадлежность, то это, скорее всего, православие. Вероятно это обусловлено тем, что я вырос в тех координатах бытия (имею в виду Россию), где эта школа имеет вполне твёрдое значение. Русская культура, на которой мы все выросли и продолжаем расти, так или иначе пронизана христианскими ценностями. У нас даже атеизм чрезвычайно православный, ведь моральный кодекс строителя коммунизма во многом тождествен христианским догмам.
Впрочем, это можно оспорить.
Если говорить серьёзно, то вопрос веры, конечно же, имеет для меня огромное значение (имею в виду не схоластику, а веру как таковую). Если бы я сам себя спрашивал по этому предмету, то мой вопрос звучал бы не: «како веруеши?», а «когда веруеши?».
А бить себя кулаком в грудь и кричать во всеуслышание: «Я верую!» — не берусь. Впрочем, не осуждаю и тех, которые так работают.
Заключу:
Я, кровь твою пиющий,
Я, плоть твою ядущий,
Я, мир твой познающий,
Тебя оставил, но
Порой во мраке ночи
Мне так ослепит очи! —
Воскликну: «Авва Отче!» —
Всё будет решено.
Андрей: Да, быть может, это очень знаковая поправка, «когда верю». Периоды богооставленности у всех были, даже у самого Христа (Гефсиманский сад). В твоей жизни был такой период, когда ты чувствовал богооставленность?
Владимир: Часто! Но это скорее относится к юности. Я очень тяжело переживал этот период. Несметное количество икон выбросил в окно, несколько распятий, сняв с груди, выбросил, однажды даже в унитаз спустил. Такая детская обида была. А разочарования, как ты понимаешь, в детстве переносятся крайне болезненно (во всяком случае так было у меня), я же максималист: всё или ничего.
Андрей: Иконы в окно — это прямо как Владимир Сергеевич Соловьев, — тот, как ты и сам знаешь, тоже горячо переживал в детстве период бунтарства. Да кто из нас его не переживал… Ну что ж, я считаю, что не стоит подробно заостряться на этом вопросе, тем более что ты более чем внятно сформулировал свою позицию и наши читатели должны понять тебя. Переходим к нашей схеме. Итак, первое слово — Женщина.
Владимир: Да, вот это слово! Трудное слово. Даже в поэтическом смысле оно требует дактилической рифмы. Это одно из тех слов, которое не имеет определённого значения, как например слово «бог», хотя, если люди и горазды слову «бог» дать вполне определённое значение, то слову «женщина» значение может дать только бог. Шучу.
Для меня женщина всегда была неиссякаемым источником вдохновения, а также причиной самоубийственных страданий. Прости за банальность.
Мне вспоминается Андрей Платонов и его «Душа Мира», где он дал женщине следующее определение:
Женщина — искупление безумия вселенной. Она — проснувшаяся совесть всего, что есть. И эта мука совести с судорожной страстью гонит и гонит все человечество вперед по пути к оправданию и искуплению. И в первом ряду человечества — его любовь и сердце — женщина, со стойкостью вождя пробивающаяся вперед, через горы греха и преступлений, с испуганными, наивными глазами ребенка, которые страшней всякого страха своей затаенной упорностью и неизменностью; перед этим взором улыбающейся матери отступает и бежит зверь.
Конечно, это чрезвычайно метафизическое определение женщины, но почему бы не попробовать взглянуть на женщину под платоновским градусом.
Андрей: Платонов дал гениальное определение. Парадокс ведь в том, что хотя женщина — это, казалось бы, насквозь природа, но несмотря на это она так настойчиво взыскует метафизики, мужского начала, одухотворенности… Вспомнить хотя бы того же Соловьева с его Софией. Понять женщину можно только метафизически, хотя сама женщина природна.
Второе слово — Животное.
Владимир: Люблю животных. Порою мне кажется, что животных люблю больше, чем людей, хотя человек — тоже животное, причём самое опасное из всех возможных. Я, конечно, не мизантроп, но чем больше живу, тем больше утверждаюсь в этом суждении.
Если говорить конкретно про животное, то хотелось бы вспомнить моего коричневого пса Тимошу, который имел неосторожность погибнуть под колёсами автомобиля летом сего года. Вот это для меня было настоящей трагедией, ибо он был мне очень дорог. Сколько стихов мы с ним написали, гуляя в зеленоградском лесопарке! Да и вообще — я считал его настоящим другом. Может это слишком экзальтированное отношение к собаке, но кто сказал, что только человек может быть другом человеку. Не помню точно, кто написал такие слова: друзья, когда уходят, оставляют после себя чёрные дыры, незаполненное пространство, которое никто никогда не сможет заполнить. Так вот, то же я теперь чувствую в отношении своей собаки.
Андрей: Да, я помню Тимошу, это и вправду был большой друг тебе. Бердяев писал, что домашние животные могут очеловечиться от любви к ним. Ты ведь даже стихи Тимоше посвящал, насколько я помню. У тебя ведь еще вторая собака есть — Виля.
Владимир: Да, писал, что-то вроде:
Мой коричневый пёс родился в Калуге
И в роду у него все дворняги округи.
Мой коричневый пёс, дай-ка мне лапу, —
Я с ладони кормил твоих маму и папу…
Есть второй пёс — немецкий шпиц, но он не вполне собака, скорее просто живность. Он имел значение, находясь под чутким руководством Тимоши; и копировал все его телодвижения, даже голосом старался быть похож. Смотря на Тимошу, Виля полагал, что он тоже большая собака (улыбается). Теперь, когда он утратил вожака, он не понимает, как ему существовать, ведь он привык, что за него думал старший брат, а теперь думать приходится самому. Должен сказать, что я крайне удивлён резкой перемене поведения маленького пса после смерти большого: он стал совсем иным.
Андрей: Третье слово — Слово.
Владимир: Можно коротко, словами Гумилёва?
…В оный день, когда над миром новым
Бог склонял лицо свое, тогда
Солнце останавливали словом,
Словом разрушали города…
Слово — это великая сила (если угодно — оружие), данное человеку свыше. Словом можно не только созидать, но и разрушать. Не зря празднословие считается страшным грехом. Да и вообще, считаю, что речь — самое главное достояние любой нации: не валютно-резервные фонды, не золотой запас, а именно речь, так как именно речь является главнейшим национальным достоянием, определяющим самосознание человека; речь — это культура, традиция, без которой человек — не человек, а так — позвоночное существо. Поэтому мне глубоко обидно, что чем дальше в сторону времени, тем больше мы уходим от этого понимания. Я тут вновь перечитал русские былины и «Слово о полку Игореве», и понял, что возвращаясь время от времени к этим текстам, я открываю для себя новый источник с кристально-чистой водой, из которого жизни не хватит напиться. Чрезвычайно поражает образность этого языка, звучание, значение… Поэтому мне очень грустно, что мы всё дальше и дальше уходим от этого понимания (от понимания значения нашего языка), ведь, как я уже сказал, речь определяет наше самосознание.
Андрей: Да, я согласен, что язык (а речь — это звучащий язык) определяет наше самосознание. Очень самонадеянно думать, будто это мы некие такие носители языка, обладатели его. На самом деле это язык обладает нами, не мы носители языка, а это язык несет нас как река. Соответственно, в одну реку не войти дважды, тем более в реку-язык.
Четвертое слово – Война.
Владимир:
Воистину, война —
Роскошная материя для кинополотна.
Это циничное двустишие пришло ко мне в голову после просмотра фильма «Они сражались за родину». Даже не знаю, что можно сказать про это слово, кроме того, что оно даже звучит ужасно.
Когда я рос, а рос я в 90-х, в Чечне случилось две войны. И я помню, как ребята из нашего двора либо уходили туда, либо возвращались оттуда (кому повезло), и вся страна была прикована к телевизору, по которому рассказывали новости с фронта. И поскольку в тот период я становился как личность, я предполагал, что война — это понятие вечное, перманентное состояние нашего общества, и был готов к тому, что и нам (ребятам моего поколения) придётся воевать. Поскольку в детстве время тянется долго, когда ты 5 лет подряд видишь войну, пускай только по эту сторону телевизора, то кажется, что и тебе в 18 лет придётся взять автомат и ехать в Чечню, чтобы стрелять или быть застреленным.
Да и вообще, мне думается, что в России слово «война» звучит особенно страшно и особенно привычно, так как основные вехи нашей истории за последние 100 лет — войны. Хочется заключить этот абзац словами Тамары из пьесы Александра Володина «5 вечеров»: Только бы не было войны.
Андрей: Очень тебя понимаю, ибо рос в то же время. Мне, впрочем, и теперь кажется, что война — это такое перманентное состояние, тем более ввиду последних мировых событий.
Пятое слово — История.
Владимир: На той неделе моя падчерица получила в школе две двойки в один день: одну по английскому, вторую — по истории. Я её спросил: за какую двойку тебе более стыдно? Ответ: по английскому. Степени моего негодования не было меры. Я посадил её рядом с собой на диван и сообщил ей следующее: «Стефанида, все предметы, изучаемые в школе — важны! Но есть такие предметы, по которым получать двойки просто противозаконно, и к этим предметам относится в том числе и история». Таково моё отношение к этому слову.
Впрочем, мне вспомнился ещё один чрезвычайно смешной эпизод, относящийся к слову «история». Летом я был приглашён на самовар к одной женщине, которая твёрдо увлекается «русскостью» (если угодно — славянством), пробуя быть славянофилом и писателем.
— Против кого дружим? — вопросила она меня в первое мгновение беседы.
— Не против, а за, — ответил я, улыбнувшись.
— А как ты относишься к евреям? — вновь спросила она.
— Я к ним не отношусь. — Ответил.
Тут я смекнул, в каком ключе будет идти беседа, и быстро утратил интерес, не желая вступать в дискуссию, а просто кивал головой в знак согласия на все её сентенции. Но затем мы коснулись науки — этимология; и она мне слово «история» трактовала следующим образом — «из Торы», упрекая тем самым евреев в приватизации былого! Тут мне пришлось возразить и широко улыбнуться. Думаю, юмор понятен.
Андрей: Женщину звали случайно не Михаил Задорнов? Очень в его духе такие спекуляции над языком. Конечно, это и смешно, и страшно. В магазине недавно видел книжку (брошюрку, скорее) под названием «Культ Ура и Культура». Полистал. Автор беспомощно старается создать некоего Ура, очередного праславянского героя-небожителя… А по поводу истории я полностью с тобой согласен, за двойку по истории должно быть больше стыдно. Но по этому приведенному тобою случаю видно некое смещение приоритетов в обществе: важнее английский, ибо на нем мы говорим с миром (с западным миром, вернее), а не история, которая есть окно в мир, в том числе — русский мир.
Шестое слово — Страна.
Владимир: Неразрывно связана с историей, а посему и отношение к этому слову то же.
Андрей: Я думал, с этим словом у тебя будут связаны несколько более противоречивые смыслы и ассоциации. Вспоминаю твою песню, которая так и называется — «Страна».
Владимир: Песня «Страна» сработана на конкретную тему — о гражданской войне 1993 года. «И вскипела история в цвет молока…»
А вообще — что называть страной? Если страной называть координаты существования в пределах определённых границ, то это неверно, ибо границы постоянно меняются (опять же, как мы увидели это в апреле того года!). Стало быть, страна — тоже метафизическое понятие. Если бы я подбирал к «стране» синоним, я бы остановился на слове «Родина».
Андрей: Ты знаешь, что я здесь тоже согласен с тобой и тоже считаю это слово, как и слово Родина, словом метафизическим, но я хотел, чтобы ты проговорил это для наших читателей.
Седьмое и последнее слово — Русскость.
Владимир: Кроме того, что это определённое состояние не только одушевлённых, но и неодушевлённых предметов, это ещё и своеобразный диагноз. Русскость — это самосознание. Не стоит полагать, что я превозношу «русскость» над (например) «узбекскостью»; просто второе меня интересует в гораздо меньшей степени. Русскость — это совокупность всего, что вобрала в себя Россия; русскость — это человек, вобравший Россию в себя. Этот человек и называется — русским.
Я тоже, как ты, этой верой изранен!
В минуту сомнения, брат, вопроси:
Когда бы Спаситель пришёл не в Израиль, —
Снискал бы он славу свою на Руси?!
Андрей: Очень сильные строки! Я даже комментировать не буду, просто давай на них и закончим нашу беседу. Спасибо тебе, дружище, что согласился поучаствовать!
