Disce gaudere! — учись радоваться!
— Сенека (Письмо XXII)
Наша онтология, тот мир, в котором мы живём, — который мы воспринимаем, описываем, систематизируем и задействуем как свою действительность, — находится под сильнейшим влиянием нашего психофизиологического состояния и нейробиологически опосредуемых когнитивных процессов.
Биологическая система моего организма, всегда обитающая в определённых средовых условиях, составляет существенную часть моей же онтологии, погружённой в «великую паутину» онтологии мировой как её неотъемлемая часть.
В своём непосредственном опыте мы не замечаем, что испытываемая нами феноменология внутренних и внешних переживаний (в том числе и познавания внешнего мира) всегда уже опирается (как на контекст для конструктивного задействования и интерпретации) на предсозданный в ходе развёртывания истории каркас смысловых, культурных и материально-биологических форм.
Стоит только поменяться состоянию нашего сознания (чему сопутствует изменение активности мозга), как радикально меняются и эпистемологические установки, а через это меняется и задействуемая нами онтология. Это хорошо задокументировали поэты-романтики девятнадцатого века, которые в одно мгновение могли воспевать великолепие реальности, а в другое — писать, насколько им «и скучно, и грустно». Всё это в порывах глубоко прочувствованных душевной радости или печали.1
Всё это вихри воплощённых психотелесных состояний, в бесконечном танце вереницей входящие в наше бытие, чтобы вскоре его покинуть. Суть же наша пустотна и внекачественна, а возникшие в определённых контекстах и фонах формы (сами по себе пустотные, то есть всецело зависящие друг от друга в своём совозникновении) просто окрашивают эту пустотность временными привкусами.
Кто мы есть, то мы и задействуем в качестве своего мира
Как следствие, лица, склонные к депрессии, могут видеть Вселенную как неблагоприятное и бессмысленное место, а человеческое общество — как собрание враждебных друг другу существ; лица же счастливые нередко видят всё в гораздо более радужном свете.
Истина ни в том, ни в другом, ей свойственна пустотность, которая трансцендирует любые дихотомические описания.
С другой же стороны — стороны вовлечённости в мирскую жизнь, в то, что Мишель Фуко назвал «искусством, или эстетикой, существования»2, — всё же прагматичнее быть счастливыми и оптимистичными (а ведь это выбор и определённый труд по созданию себя), при этом не вытесняя тёмную сторону жизни и присущую ей беспокойную неудовлетворённость, или «блюз» бытия.
Ведь кто мы есть, то мы и задействуем в качестве своего мира. Как выразился Маршал Маклюэн, «посланник и есть послание».
- Таким поэтам, как М. Ю. Лермонтов, были доступны и очень возвышенные и, можно сказать, величественные состояния, и весьма печальные и подавленные. Рекомендую прослушать следующую запись (песнь на стихотворение «Пророк») в качестве хорошей иллюстрации: http://www.youtube.com/watch?v=UkkWqwcAZs0 ↩
- См. статью П. А. Гаджикурбановой «„Духовные упражнения“ и „забота о себе“ (стоическая этика в интерпретации П. Адо и М. Фуко)». ↩
