В новом эпизоде проекта «Интегральный диалог» — беседа с Гэри Лакмэном, писателем, исследователем эзотеризма и мистицизма, экс-басистом группы Blondie. Мы поговорили о его дружбе с британским мыслителем и писателем-фантастом Колином Уилсоном (среди русскоязычных читателей он больше известен в качестве автора произведений в жанре философской спекулятивной фантастики — таких, как «Паразиты сознания», «Космические вампиры» и серия «Мир пауков») и о уилсоновской философии оптимизма и феноменологического экзистенциализма. Уилсон верил в возможность вызывать у себя пиковые переживания и чувство смысла путём интенсивного упражнения сознания.
Данное интервью было записано Евгением Пустошкиным и Татьяной Парфёновой в доме Гэри Лакмэна в Лондоне 4 июля 2019; публикуется впервые в онлайн-журнале «Эрос и Космос». Серия интервью «Интегральный диалог» — совместная инициатива проекта «Интегральное пространство» и онлайн-журнала «Эрос и Космос». Соавторы проекта «Интегральный диалог» — Евгений Пустошкин и Татьяна Парфёнова. Постпродакшн видео: Павел Краснов. Составление и перевод субтитров: Соня Пигалова. Редакторская подготовка материала: Сергей Гуленкин.
их можно включить вручную
Евгений Пустошкин: Добрый день, Гэри, спасибо, что приняли нас у себя дома.
Гэри Лакмэн: Мне приятно, что вы приехали.
Е.П.: Спасибо, что согласились дать нам интервью. Перейдем сразу к вопросам. Вот первый. Я поклонник творчества Колина Уилсона и считаю его работу очень важной. Я знаю, что вы написали о Колине Уилсоне довольно много книг и лично встречались с ним, верно? Можете ли вы рассказать о своем опыте, как вы впервые познакомились с его творчеством, а потом и с ним самим?
Г.Л.: Сначала я наткнулся на его книгу «Оккультное», это первая его книга, которую я прочитал, это было в 1975-м, довольно давно. Тогда я был музыкантом в Нью-Йорке и жил в полуразрушенном лофте в Бауэри, который тогда был довольно бедным районом Нью-Йорка. Это было рядом с известным в то время клубом, где выступало много групп, CBGB. И я был в группе, которая тогда там выступала. Надо сказать, что группа, в которой я играл, называлась Blondie. Позже они стали довольно популярными, но тогда никто не знал кто мы такие. В этом пространстве жила и наша вокалистка, Дебби Харри, и гитарист, Крис Стейн, мы все жили вместе. И у них был китчевый попсовый интерес к разным оккультным штукам. У них были перевернутые пентаграммы, свечи, куклы вуду и все такое просто для развлечения. Но в здании был еще один парень, дикий и экстравагантный художник, который очень интересовался Алистером Кроули, небезызвестным английским магом XX века. У него была одна из кроулианских колод Тота, это колода Таро, сейчас они хорошо известны, но тогда это была довольно редкая вещь, про них не так много знали. Он устраивал спонтанные гадания на Таро и рисовал огромные картины, основанные на некоторых арканах. Я заинтересовался этим и стал замечать, что у других людей, в других квартирах, на книжных полках было много книг из 1960-х или начала 70-х: Карлос Кастанеда, Тимоти Лири и т. д. Предыдущее поколение. И одна из книг, которая мне попалась, была «Оккультное» Колина Уилсона.
До этого я вообще не интересовался подобными вещами. Единственное, что могло вызвать у меня интерес к чему-то оккультному, — это чтение таких авторов, как Лавкрафт, странных сказок или художественной литературы, а также просмотр фильмов ужасов 1930-х и 40-х годов. Из-за того, что я жил, окруженный атмосферой всех этих оккультных вещей, я взял ее и начал читать, и быстро втянулся, потому что это была не просто книга о привидениях, заклинаниях и т. д. Тогда я этого не знал, но Уилсон много писал об экзистенциализме, философии, психологии и т. д. И он смотрел на оккультизм как на своего рода философию сознания. Он рассматривал его с точки зрения скрытых сил разума, того, что внутри нашего разума у всех нас есть гораздо больше способностей и сил, чем мы осознаем. Он так говорил об этом. Также он много ссылался на литературу и говорил о таких людях, как Гёте и Йейтс, о Ницше и современной философии. И он просто хорошо пишет, он увлекательный писатель с прекрасным стилем повествования. Так что я ушел в это с головой и начал искать все его книги, которые мог найти, в Нью-Йорке и в других местах, когда я был в турне с нашей группой. Куда бы мы ни приехали, я вставал пораньше и искал магазин поддержанных книг, если такой был, и то не везде. Я таскал с собой сумку с кучей книг, с которой я путешествовал. Со временем это стало превращаться в настоящую одержимость: я собирал книги и читал, читал, читал. Он написал так много книг, что можно было потратить много времени, выслеживая их.
Е.П.: Более 150 книг.
Г.Л.: Да, к концу жизни более 150. Лично я впервые встретил его, чтобы попросить подписать экземпляр его книги в 1981 году, здесь, в Лондоне, когда я был тут в отпуске и увидел, что он собирается прочитать лекцию в книжном магазине в Риджентс-парке, это в той стороне, на Риджент-стрит. Я пошел туда, встреча была посвящена его книге «Замок Франкенштейна» о левом и правом полушариях мозга. Я отправился туда, послушал лекцию, взял несколько книг, которые я купил в тот день, и попросил его их подписать. Как ни странно, Колин Стэнли, библиограф Колина Уилсона, составивший каталог всех его работ, наткнулся на видеозапись той лекции, которую кто-то снимал, и в конце можно увидеть, как я подхожу к нему и прошу подписать книгу.
Потом, в 1983 году, я совершил своеобразное паломничество к его дому в Корнуолле, где он жил примерно с 1957 года. Это было частью того, что я называю маленьким путешествием в поисках чудесного, в которое мы отправились с другом. Мы побывали в таких местах, как Шартрский собор во Франции, а также нашли место, где Гурджиев основал свой Институт гармоничного развития человека, в Фонтенбло, в Приоре. Мы приехали туда и провели там некоторое время. Но я отправился в Корнуолл один, чтобы встретиться с ним, и он был очень гостеприимен, очень дружелюбен и предложил мне ночлег. Мы провели вечер в беседах о философии и феноменологии и выпили немало вина, а на следующий день я сел на поезд и отправился в Лондон, где провел последнюю неделю своей поездки. Я всю неделю сидел в Британской библиотеке. В читальном зале Британского музея, которого больше нет. Это место, связанное с легендой о Колине Уилсоне, потому что в молодости, до того, как он стал известным, когда он писал свой первый роман, «Ритуал в темноте», а также «Посторонний», по легенде он ночевал в парке Хэмпстед-Хит, это большое открытое пространство к северу отсюда, в спальнике, чтобы не платить за аренду. Он ездил на велосипеде в Британский музей, где проводил весь день в читальном зале. Так что я в своем роде делал то же, что и он. А потом наша дружба продлилась 30 лет, пока он не умер в 2013 году.
Е.П.: Поделитесь, пожалуйста, вашим впечатлением о нем, о его характере. Каким по вашим ощущениям был Колин Уилсон?
Г.Л.: Он был очень теплым, очень щедрым, дружелюбным. Он принимал многих людей, я был не единственным. Его постоянно навещали люди. Но мне удалось узнать его довольно хорошо. Он настоящий англичанин и все-таки держал дистанцию, общался не так открыто, как принято у американцев, которые снаружи обычно очень дружелюбны. Я бы не назвал его холодным, просто он держал дистанцию. Очень серьезный, четко придерживался своего графика. Когда бы я ни приехал к нему в Горран Хейвен, в Корнуолл, где до сих пор живет его жена, уже вдова, Джой, он весь день работал, писал, а потом во второй половине дня появлялся из своего кабинета, выводил собак на прогулку по утесам, возвращался около пяти часов, и с ним можно было посидеть и выпить бокал вина, перекусить чем-нибудь перед ужином, а потом Джой накрывала ужин. Но он не любил говорить о том, что пишет, потому что он писал весь день. Он даже говорил: «Я, наверное, многих разочаровываю, потому что обсуждать работу — это последнее, что хочется делать после рабочего дня».
Так что он просто сидел, ел, пил вино, в 18:00 включал новости по телевизору и комментировал их. Приехать туда — невероятный опыт, потому что говорят, что у него было около 40 или 50 тысяч книг, которые он накопил за все те годы. Их можно было увидеть по всему дому. На каждой стене были книжные полки, а вокруг — стопки книг, DVD, видеокассет. Там была куча вещей, и сам дом был огромным. А снаружи он построил два сарая, в которых хранил другие книги. Один назывался криминальным сараем, там были все его книги по криминологии и т. д. А во втором сарае были собраны другие вещи. В последнее время Колин Стэнли, которого я упоминал, ездил туда и просматривал все бумаги, оставшиеся после смерти Колина, чтобы собрать и систематизировать их. Он создал в Ноттингемском университете архив Колина Уилсона, и это очень здорово, это прекрасный источник для людей, которые, как он подозревает, начнут писать научные работы по книгам Уилсона. Он работал очень усердно, чтобы сделать это доступным для людей.
Е.П.: Разговор о Колине Уилсоне был бы неполным без обсуждения его идей. Поскольку вы писали о нем, в чем на ваш взгляд заключается суть его видения, философии, мировоззрения?
Г.Л.: Он говорил, что хочет создать то, что он назвал новым экзистенциализмом. Как я упоминал ранее, его взгляды сформировались на основе экзистенциализма. Экзистенциализм был философией, философским литературным движением, он был очень популярен в конце 1940-х и начале 1950-х годов во Франции. На самом деле он зародился на пару десятилетий раньше, в Германии, начиная с философа Мартина Хайдеггера. Корнями экзистенциализм уходит в более раннее философское течение, феноменологию, и идеи немецкого философа Эдмунда Гуссерля. Есть разные подходы к экзистенциализму и способы его понимания, но Уилсон ценил в экзистенциализме то, что он задавал вопросы, которые обычно задавала религия или духовность, и которые в современном мире философия считала бессмысленными. Это вопросы о смысле и цели. В чем смысл жизни? Имеет ли жизнь смысл? Почему мы здесь? И т. д. К началу XX века философия в разных частях света, начиная с Вены, а затем и в англо-саксонском мире, сузила свое внимание до чего-то очень простого, до лингвистического анализа, анализа предложений. Что мы можем сказать? А что не можем? Что мы можем знать? А что не можем? И они решили, все эти большие вопросы бессмысленны. Мы не можем найти точный ответ ни на один из них. Там нет конкретного предмета. Когда вы спрашиваете о смысле жизни, как можно… Это не то, что можно рассмотреть под микроскопом и пристально на этом сфокусироваться.
Хотя один из людей, ответственных за это, австрийский философ Людвиг Витгенштейн, был абсолютно одержим этими вопросами, но отвергал философию, считая, что философия не может заниматься этими вещам. Он отвергал ее не потому, что эти вопросы не важны, а потому, что философский подход там не работает. Зато искусство, поэзия, музыка или религия лучше подходят, чтобы иметь дело с этими вопросами. И экзистенциализм возродил интерес к этим вопросам, но у него была склонность к негативному, пессимистическому взгляду на вещи. Это философия существования, если противопоставить ее философии более раннего периода, скажем, метафизике. Например, Платон говорит об идеалах, высших метафизических формах, существующих в области трансцендентного и формирующих мир, в котором мы живем. Но наш мир — бледная тень их мира, и это их мир реальный. Экзистенциализм предложил обратное: давайте забудем об идеальном и посмотрим на мир, как он есть, в котором мы сейчас находимся. Это Хайдеггер. Бытие-в-мире, как нам с этим? Как мы находим себя в мире? И по сути, хоть у Хайдеггера и есть мистические моменты, потому что он глубоко интересуется поэзией, литературой и искусством, он более или менее принял идею о том, что существование бессмысленно, нет трансцендентной сферы, куда можно смотреть, чтобы придать жизни смысл, нет Бога, нет платонической сферы идеалов, мы просто застряли здесь и сейчас и должны сами создавать смысл.
Другие философы, такие как Жан-Поль Сартр и Альбер Камю во Франции, на которых повлиял Хайдеггер, тоже приняли это. И Уилсон мог понять их попытку, их критику более ранней философии, он также понимал, что да, с этими вопросами смысла и цели стоит разбираться, но он не соглашался с тем, что жизнь бессмысленна, не принимал этого пессимистического взгляда, потому что у него были моменты преисполненности смыслом, то, что он позже стал называть пиковыми переживаниями, внезапные моменты радости и счастья просто от самого факта, что ты существуешь. Он находил это у таких людей, как Ницше, у поэта Уильяма Блейка, философа Уильяма Джеймса и у многих других. Его первая книга — «Посторонний», которую он написал, когда был очень молод, жил в тесных комнатушках в разных частях Лондона и ездил везде на велосипеде. Он рассмотрел разных персонажей, которых объединяло то, что они не могут найти себе место в мире, что они изголодались по смыслу и цели, которые современный мир не может дать. Современный мир обеспечивает физический комфорт и закрывает материальные потребности, но за счет этого теряет глубокие духовные религиозные потребности. В своей второй книге «Религия и бунтарь» он предложил возможный религиозный ответ на дилемму «Постороннего». Посторонний не хочет быть посторонним, но оказывается за пределами обычного хода вещей. Он переживает моменты глубокой печали и отчаяния, которые шведский религиозный мыслитель Сведенборг называл «вастациями», опустошением. Это моменты, когда все, что имеет смысл и цель, уходит в никуда, и вы оказываетесь в полном одиночестве. Но у этих персонажей также были и другие моменты, когда внезапно возникал возглас «да!», «о!». У Ницше это было в «Так говорил Заратустра». Ницше признавал, что мир как он есть бессмыслен, но люди способны генерировать моменты полного принятия, когда не имеет значения, бессмыслен мир или нет, у них достаточно энергии и внутренней силы, чтобы жить с этим и создавать смыслы. В «Постороннем» Уилсон как раз это исследует. Он хотел создать экзистенциализм, который задавался бы вопросами смысла и цели, но без предпосылки, что жизнь бессмысленна.
Е.П.: Значит, по его мнению, жизнь имеет смысл? Он также писал о сознании силы (power consciousness). Как это связано?
Г.Л.: По сути, он говорит, что моменты, когда кажется, что жизнь бессмысленна, происходят потому, что мы на низких уровнях сознания. Одно из ключевых прозрений, взятых им из феноменологии Гуссерля, это то, что сознание интенционально. Мы склонны думать, что наше сознание работает как пассивное отражение окружающего мира, как зеркало. Это восходит к Рене Декарту и английскому философу Джону Локку, который сказал, что в уме нет ничего, чего сначала не было бы в органах чувств. Можно вспомнить выражение Tabula rasa, мы чистый лист. Ум пуст, пока что-то не придет извне, и по сути мы пассивны.
Но Гуссерль сказал, что это не так, на самом деле сознание тянется к миру, схватывает его. Выражаясь метафорически, это скорее не зеркало, а стрела, которую вы выпускаете в мир, или рука, которой мы тянемся к чему-то и схватываем это. А когда наше сознание на низких уровнях, у нас низкая интенциональность и слабая хватка. Тогда и кажется, что мы просто пассивные отражения того, что вокруг. Но по разным причинам в моменты высокой интенсивности внезапно эта интенциональность возрастает, и на что бы мы ни взглянули, это кажется гораздо более захватывающим, интересным и полным какого-то скрытого смысла, о котором обычно мы и не догадывались. И когда он говорит о том, что существование имеет смысл, это не значит, что у него есть план, он не говорит: «Вот вам смысл жизни, мы все для вас разложили по полочкам», как это могут делать религии. Смысл — это то, что мы можем воспринимать в вещах, это ценность, которая исходит от них как отдача. Поэтому, когда тебе скучно и ты в депрессии, тебе ничего не интересно, любимая книга или музыка тебя не трогает, тебя вообще ничего не трогает, но вдруг что-то внезапно происходит само собой, и ты словно просыпаешься.
Одна из вещей, о которых он часто говорит, это тема, проходящая через «Постороннего» и другие его книги. Это то, как нас может пробудить кризис. Как говорил армянский эзотерический учитель Гурджиев, мы все спим. Мы думаем, что бодрствуем, но мы находимся в состоянии сна, большую часть времени мы живем на низком уровне энергии, на низком уровне интенциональности. Но внезапный кризис или какое-то неудобство могут каким-то образом поднять его. Если представить, что у нас есть верхний слой, наше эго, рациональное сознание, тот, кто смотрит на мир и говорит: «Все это довольно скучно и уныло. Какой в этом смысл?» Но глубже, в бессознательном или подсознательном, называйте как хотите, и рождается интенциональность. Мы не осознаем интенциональность. Уилсон говорит, что у нас есть органы восприятия, но также у нас есть воля к восприятию. Но эта воля находится глубже внутри нас, и мы вступаем с ней в контакт только в моменты кризиса.
Он очень часто рассказывает историю про английского писателя Грэма Грина. Он считает его книги полными пессимизма и отчаянья. Когда Грин был подростком, он прошел через жуткие периоды депрессии. В какой-то момент ему было так плохо, что он нашел револьвер, который его брат держал в шкафу, и решил сыграть в русскую рулетку. Он достал его, вставил пулю в одну из розеток барабана, покрутил барабан и подставил к голове. Когда он нажал на курок и услышал щелчок, вдруг… Я делаю то, что Колин показывал на своих выступлениях. Он делал так [Изображает момент сжатия всего тела]. И это напряжение выталкивало интенциональность в его сознательное Я. И мир, который казался Грину абсолютно скучным, унылым и бессмысленным, вдруг весь наполнялся смыслом, важностью, значимостью и т. д. Взгляд на мир как на скучный, унылый и бессмысленный был ложным. Но он убедил себя в том, что это правда. Большинство из нас так и делает большую часть времени. И это можно понять, потому что мы живем в мире, где это очень удобно. Мы живем в мире и в большинстве случаев уже не сталкиваемся с кризисом так часто. Конечно, многие люди сталкиваются, но если обобщать, мы живем в мире, где все очень комфортно, о нас заботятся, нам не нужно идти на охоту, чтобы добыть еду, и т. д.
Очень редко появляется повод для такого рода усилия, которое сделал Грин, сам того не ведая, когда играл в русскую рулетку. Это делали посторонние Уилсона. Они изо всех сил старались поставить себя в ситуации, создающие кризис, потому что инстинктивно чувствовали, что комфортная жизнь была своего рода живой смертью, сном в бодрствовании. Поэтому они ставят себя в неудобные или очень некомфортные ситуации, чтобы стимулировать это чувство жизни. Как Ницше говорит в одной из своих книг: «Живи опасно». Сартру принадлежит знаменитое высказывание. Он никогда не чувствовал себя таким свободным, как во время оккупации, когда он работал с Сопротивлением, и немцы могли найти его в любой момент. Вот почему многие люди ищут острых ощущений и т. д. Но надежда, философия и психология Уилсона заключались в том, чтобы попытаться найти способы усилить эту интенциональность, не прибегая к кризису.
Е.П.: И последний вопрос о Колине Уилсоне. Он проанализировал различные типы посторонних и, похоже, нашел путь к этому, как вы говорите, положительному разрешению ситуации. Что вы об этом думаете? Как культивировать эти значимые состояния сознания силы?
Г.Л.: По сути, он говорит, что, если мы понимаем теорию: то, что порождает моменты внезапно открывшегося смысла, это не сам кризис, это наша реакция на кризис. Так что, когда Грин приставил пистолет к голове, дело не в пистолете, а в нем самом, когда он так сжался. Здорово было бы найти способ делать подобное усилие, и это то, над чем он [Колин Уилсон] работал. Он рассказывает историю о том, как в канун Нового года он выступал на семинаре где-то в Девоне, и в ту ночь начался сильнейший снегопад. Когда на следующий день нужно было уезжать, никто не мог выехать, потому что все было засыпано: машины, дороги, все в снегу. И в конце концов им удалось откопать его машину, он был одним из тех, кто мог уехать, но он понял, что прежде чем он выедет на главное шоссе, придется ехать по узким дорогам, а дороги в Девоне и Корнуолле чрезвычайно узкие. И по обе стороны сугробы. Не понять, канава там или твердая земля. Нужно придерживаться этой очень узкой дороги и ехать очень медленно. Чтобы сделать это, он должен был сосредоточить внимание, сфокусировать на этой задаче свой разум. И после того, как он провел так довольно много времени, потому что ехать нужно было очень медленно и по узкой дороге, сидя за рулем вот так и следя за тем, чтобы не съехать в сторону и не свалиться в канаву, он обнаружил, что к тому времени, как он добрался до шоссе и расслабился, внезапно он почувствовал, словно все вокруг раскрылось.
И это то, что он ранее назвал порогом безразличия, когда мы неосознанно обесцениваем все, и какая-то часть нас говорит: «Мне не нужно вкладывать в это столько энергии, мне нужно потратить только чуть-чуть, чтобы с этим справиться». И неосознанно мы с этим соглашаемся. Но какой-то кризис или неудобство может вынудить нас осознать, что на самом деле мне нужно приложить больше усилий, чтобы справиться с этим, и в нас есть эта энергия, которую мы можем аккумулировать. Он понял, что именно это и сделал, когда ему пришлось ехать по снегу. Когда он добрался до шоссе и смог расслабиться, все вокруг внезапно раскрылось. Это тот же эффект, что и у Грэма Грина, когда тот приставил пистолет к голове. Но у Грина все произошло в одно мгновение, в спазме концентрации. А у Уилсона это заняло пару часов, в длящемся процессе концентрации, это был не один акт.
Он рассказывает историю про одного мастера дзэн. Ученик обратился к нему: «Пожалуйста, дайте нам наставление, несколько слов, чтобы помочь нам на пути обучения». Он сказал: «Внимание». Ученик: «Можете ли вы сказать чуть больше?» Он ответил: «Внимание, внимание». И еще раз: «Внимание, внимание, внимание». В этом все дело. Научиться концентрировать ум. Опять же, я думаю, вы видите, что бессознательно у нас уже есть свои методы: искусство, литература, поэзия. Одна из вещей, о которых Уилсон много пишет, — это секс. Секс — это способ сосредоточиться. Секс фокусирует внимание, по крайней мере, у мужчин, и фокусирует его в такой интенсивности. Поэтому он говорит, что многие люди, такие как Казанова и Генри Миллер, постоянно вьются вокруг женщин и пытаются их завоевать, полагая, что дело в самих женщинах или в завоевании, что это они дают это прекрасное чувство, но на самом деле это происходит из-за напряжения их разума. И он говорит об этом.
Вы упомянули сознание силы. Была книга, которую он выпустил за несколько лет до своей смерти, «Сверхсознание». Он долго над ней работал, это что-то вроде практического руководства. Он не дает упражнений, но пытается объяснить теорию. Его подход таков: если вы понимаете теорию, вы увидите, что нужно делать, и не нужно кучи упражнений. Если вы понимаете, что обычно мы находимся в этом унылом полуживом состоянии, которое мы принимаем как нормальное, но какой-то внезапный кризис или неудобство заставляют нас напрячь ум, это создает пиковое переживание. Это термин Абрахама Маслоу, американского психолога, изучавшего людей, у которых это происходило само собой, просто спонтанно. Эта способность есть у всех нас, мистические переживания не так уж и далеки от нас, но мы должны понимать, как и почему большую часть времени у нас их нет. Это важная особенность, которая отличает Уилсона от множества других людей, пишущих о сознании. Он не так много пишет об измененных состояниях сознания, он пытается понять, почему сейчас мы находимся на таком низком уровне сознания, что создает эту ситуацию. По сути это про обучение концентрировать ум в течение определенного времени. Думаю, если вы это делаете, вы можете заметить небольшие изменения. Я замечаю это, когда пишу. Если я пишу долго, то к концу дня я чувствую физическую усталость, но я получаю больше отдачи от вещей, когда смотрю на них.
Е.П.: Более активное сознание. Вероятно, именно поэтому он и написал так много книг. Ты не просто живешь, но активизируешь свое сознание.
