Уильям Джеймс (1842–1910) считается одним из величайших американских психологов, классиком исследований сознания и его изменённых состояний, известный, в том числе, по монографии «Многообразие религиозного опыта». Статья «Субъективный эффект вдыхания закиси азота» впервые была опубликована в 1882 году1 и до сих пор представляет огромный интерес, поскольку проливает свет, по всей видимости, на значимые трансперсональные переживания, испытанные Джеймсом в изменённом состоянии сознания. Перевод с англ. языка выполнен специально для академического проекта Altstates.Net и публикуется в журнале «Эрос и Космос» в рамках инициативы по просвещению о проблематике трансдисциплинарной науки о сознании.
Некоторые наблюдения об эффектах интоксикации закисью азота (веселящего газа), записать которые меня подтолкнуло прочтение памфлета под названием «Анестетическое откровение и суть философии» (Blood, 1874), помогли мне лучше, чем когда-либо, понять сильные и слабые стороны философии Гегеля. Я крайне рекомендую повторить мой эксперимент, который достаточно безобиден при использовании чистого веселящего газа. Эффекты, разумеется, будут варьироваться в зависимости от человека, равно как варьируются они и в случае одного человека на протяжении времени. Но есть вероятность, что как и в первом случае, так и во втором общее сходство будет сохраняться. Для меня, как и для любого, о ком мне доводилось слышать, суть переживания состоит в необычайно радостном ощущении интенсивного метафизического озарения. Истина доступна для обозрения в глубине почти ослепляющих свидетельств. Разум видит все логические взаимосвязи бытия с кажущейся тонкостью и непосредственностью, параллели которым обыденному сознанию не известны; только по мере возвращения состояния трезвости чувство озарения увядает, а человеку остаётся лишь смотреть пустым взглядом на несколько разорванных слов и фраз подобно тому, как можно смотреть на имеющую мертвенный вид снежную вершину, над которой только что пронеслось сияние заката, или же на чёрный пепел, оставленный затухшим костром.
Центр и периферия вещей, как кажется, соединяется воедино. Эго и его объекты, моё и твоё, есть одно
Хорошо известно необъятное эмоциональное ощущение примирения, которое характеризует «сентиментальную» стадию алкогольного опьянения — стадию, которая кажется глупой для сторонних наблюдателей, но субъективное упоение которой, вероятно, составляет основную часть искушения этим пороком. Центр и периферия вещей, как кажется, соединяется воедино. Эго и его объекты, моё и твоё, есть одно. Итак, это — только тысячекратно усиленное — было эффектом, оказанным на меня веселящим газом, а его первым результатом стало проникновение в меня с невыразимой силой убеждения, что гегельянство всё-таки верно и что глубочайшие убеждения моего интеллекта, тем самым, были ошибочны.
Какая бы идея трактовки ни приходила в голову, она захватывалась теми же логическими щипцами и служила для того, чтобы показать ту же истину; а истина была в том, что любая противоположность, среди каких бы то ни было вещей, исчезала в более высоком единении, на котором она основана; что все так называемые противоречия, суть одно; что непрерывная целостность — суть бытия; и что мы в буквальном смысле посреди бесконечности, восприятие существования которой — предел, который мы способны достичь. Без единства в качестве основы, как может произойти раскол?
Раскол предполагает, что есть что-то, что может отколоться; и в этом конкретном случае, единство сторон и различия сливаются. Испарение происходит от тяжелейших противоречий к ярчайшим разнообразиям словесных многообразий; «да» и «нет» сливаются, как минимум будучи утверждениями; отрицание утверждения не что иное, как утверждение тождественного, противоречия могут возникнуть только касательно одной вещи — все мнения, таким образом, синонимичны, а синонимы — суть одно. Но одна и та же фраза с разными акцентами двояка; и вот снова разница и не-разница сливаются воедино.
Трезвому читателю написанные страницы кажутся бессмысленным бредом, но в момент диктовки они были выплавлены в огне бесконечной рациональности
Невозможно передать представление об обильном характере опознавания противоположностей, в то время как они проносились в сознании во время этого опыта. Страницу за страницей я надиктовывал или записывал, будучи в состоянии интоксикации. Трезвому читателю написанные страницы кажутся бессмысленным бредом, но в момент диктовки они были выплавлены в огне бесконечной рациональности. Бог и дьявол, добро и зло, жизнь и смерть, я и ты, трезвость и опьянение, материя и форма, черное и белое, количество и качество, дрожь экстаза и трепет ужаса, изрыгание и проглатывание, вдох и выдох, судьба и случай, большой и маленький, протяженность и намерение, шутка и серьезность, трагичность и комичность и пятьдесят других контрастов, фигурирующих на этих страницах в том же монотонном облике. Разум видел, как каждый термин принадлежал своей противоположности и соединялся с ней в резком мгновении транзакции, которую оно затрагивало, и которое, неувядающее и вечное, было настоящим состоянием жизни. Мысль о взаимной причастности частей в чистой форме суждения оппозиций, таких как: «ничто — но», «не более — чем», «лишь — если» и прочих, творили совершенный бред теоретического экстаза. И в конце концов, когда позже приходили определенные идеи обработки, сознание проходило через чистую форму воспоминания единства в сути, путем противопоставления слова ему же самому, выделяя или удаляя приставки. Позвольте мне показать пару предложений:
Что такое ошибка, если не опыт?
Что такое тошнота, как не пресыщение?
Трезвость, опьянение, -ение, удивление.
Всё может стать объектом критики.
Как критиковать без объекта для критики?
Согласие — несогласие!!
Эмоция — действие!!
Боже, как это болит! Боже, как это не болит!
Согласование двух крайностей.
Боже, ничто, кроме нечто!
Звучит как бессмыслица, но это чистая смыслица!
Мысль глубже речи..!!
Медицинская школа; божественная школа, школа! ШКОЛА!
О Боже мой; о Боже; Боже!
Наиболее ясное и красноречивое предложение, которое пришло на ум, было следующим: не существует различий, кроме различий уровней между различными уровнями различий и не-различий.
Но вот обратная сторона медали. Что такое принцип единства во всем этом монотонном потоке примеров? Хотя поначалу я не видел этого, вскоре я обнаружил, что в каждом случае это было не более, чем абстрактная категория, у которой конфликтующими сторонами были противоположные виды. Другими словами, несмотря на то, что поток онтологической эмоции был насквозь пропитан гегельянством, основой этому был старый как мир принцип, что вещи не более, чем едины, или вкушение общей природы — принцип, который Гегель больше всего втаптывал в грязь. В то же время восторг от созерцания бесконечного процесса изменился (в виду того, что сознание осознало природу бесконечности) в сторону ощущения страшной и неотвратимой судьбы, с величием которой не сравнится никакая конечная величина и в свете которой любые события не имеют значения. Этот внезапный и мгновенный переход от ощущения экстаза к ужасу, возможно, самая сильная эмоция, которую я когда-либо испытывал. Я испытывал ее несколько раз, когда вдыхание вещества продолжалось достаточно долго, чтобы вызвать тошноту; и я не могу рассматривать это иначе, как нормальный и неизбежный результат последствий интоксикации. Пессимистичный фатализм, глубина внутри глубины бессилия и безразличия, причина и глупость едины — не в высшем проявлении синестезии, но в сущности факта, что, что бы вы ни выбрали, это всё одно: результат радужно-яркого откровения.
Пессимистичный фатализм, глубина внутри глубины бессилия и безразличия, причина и глупость едины — не в высшем проявлении синестезии, но в сущности факта, что, что бы вы ни выбрали, это всё одно: результат радужно-яркого откровения
Даже когда процесс останавливается, не доходя до этого ультимативного заключения, читатель замечает по цитируемым фразам, насколько часто это заканчивается потерей нити повествования. Нечто «ускользает», «испаряется»; и ощущение понимания сменяется ощущением замешательства, удивления, спутанности сознания. Я не знаю более необыкновенного ощущения, чем это сильное недоумение, когда ничего не остается кроме недоумения самим недоумением. Это, воистину, видится как первопричина, или как «дух становится своим объектом».
Мой вывод таков, что единство вещей в обычном мире, закон распределения, о котором я столько сказал, когда осознаются, могут вызывать очень сильную эмоцию; что Гегель был настолько восприимчив к этой эмоции на протяжении своей жизни, что удовлетворение ее стало его высшей целью, что и сделало его невероятно беспринципным в средствах, которые он применял; что индифферентность — это истинный результат каждого взгляда на мир, который возводит бесконечность и непрерывность в свою суть, и что пессимистичные, равно как и оптимистичные взгляды свойственны простой случайной субъективности момента; и наконец, что распознавание противоречий, не будучи саморазвивающимся процессом, как предполагал Гегель, есть в действительности поглощающий себя процесс, проходящий путь от меньшей к большей абстракции, и завершающийся либо в смехе предельного небытия, либо в состоянии головокружительного изумления бессмысленной бесконечностью.
- James, William. “Subjective Effects of Nitrous Oxide.” Mind. 1882; Vol 7. ↩