Блуждания в царстве мёртвых: quo vadis?

Мировая человеческая культура оказалась в глубочайшем кризисе. И кризис этот состоит не только и не столько в глобальном изменении климата, мировом финансовом коллапсе или гомогенной глобализации, которые, конечно же, являются важными проблемами. Глубочайший кризис, в котором оказалась современная цивилизация, сутевой кризис, в мрачные застенки которого с двадцатого века была брошена и Россия, есть кризис смыслов. Старые смыслы утеряли себя или оказались излишне фрагментированными, неспособными ответить на вызовы современного этапа всемирного процесса. Новые, глубинные, целостные смыслы, способные служить представителям рода человеческого факелами, озаряющими в темноте путь, ещё не раскрыли своё присутствие.

Виктор Франкл в книге «Сказать жизни „Да!“» писал о своей жизни психолога в нацистском концлагере. Эту книгу стоит, конечно же, прочитать всем. Она не про какие-то отдалённые от нас исторические события или смыслы. Она про смысловую реальность, с которой мы, жители постгулаговской культуры, этого непостижимого чистилища, сталкиваемся повседневно. Под «нами» я имею в виду всех жителей Земли, ибо гулаги и концлагеря являются общечеловеческим «достоянием», чьё мрачное наследие так или иначе эхом прокатывается по всем культурам и каждому представителю этих культур. Концлагерь не есть нечто ограниченное стенами бараков и колючей проволокой, концлагерь — это промежуточное состояние между жизнью и не-жизнью, в котором запуталась душа и разум человека, зафиксировавшись в рекурсивных отражениях устаревшего и омертвелого.

Концлагерь есть призрачные подмостки и декорации, на фоне которых постепенно пробуждает себя человеческое самосознание, в ужасе обнаруживающее, что находится в плену ада и оковах летаргического сна. Сон разума рождает чудовищ. Адом является не сам лагерь, как обнаружил Сергей Довлатов. Довлатов был убеждён, что ад — это мы сами. Куда бы мы ни шли, ни бежали, мы берём этот ад с собой. Ад, выстроенный поколениями наших предшественников, ад, тщательно поддерживаемый и воссоздаваемый нами самими по образу и подобию какого-то страшного кумира, ад экзистенциального вакуума и упакованных в фастфудовские «хэппи-милы» смыслов, заставляющих потребителя бегать на месте, словно белку в колесе, вновь, вновь и вновь по инерции повторяя ситуации трусости, предательства, бессмыслия, бессилия.

В России ныне навязчива идея эмиграции. Тысячи людей собирают чемоданы и бегут из страны. Поиски земли обетованной — древний архетипический образ, доставшийся в наследие современному человеку от предков и миллионов лет эволюции. Кто-то ищет парадиз «на Западе», кто-то — в экопоселениях, Тибете и Индии, кто-то — в извечно надвигающемся будущем технологической сингулярности и постчеловека, переустройства мировой экономической системы, коммунизма. Приезжают на новое место, открывают чемоданы… достают оттуда и тщательно распаковывают надсмотрщиков, заключённых и начальников, паханов и шестёрок, непрерывный страх смерти, тисками сжимающий шею, угрожающий пнуть в живот, воткнуть заточку в бок и нож в спину. Оглядываясь вокруг, видят, что и здесь у людей свои концлагеря, резервации, ку-клукс-кланы, Хиросимы, Нагасаки и Гуантанамо, оковы фастфудовских смыслов и моделей бытия. В груди пустота, в шее тревога, а живот в напряжении от постоянного ожидания удара — всё это не заесть гамбургерами, не занюхать кокаином, не запить водкой, не вытрахать и даже не замолить в церкви. Именно тогда люди к своему ужасу, каждый по-своему, могут вдруг осознать: мы в аду, но ад — это мы сами. И когда мы готовимся к переезду с места на место, мы заботливо и упрямо укладываем свой сокровенный и тщательно оберегаемый ад в просторные чемоданы и давящие на плечи тяжеленные школьные ранцы, а потом ещё трясёмся в аэропорту, как бы багаж не затерялся в пути.

Нам кажется, что мы живём, но, на самом деле, мы блуждаем в царстве мёртвых. Неслучайно в последние годы в массовой культуре наблюдается возрождение популярности фильмов про восстание мертвецов, зомби, вампиров и всякой нежити. Так мировое бессознательное пытается напомнить задремавшему мировому сознанию — через символы трансформации в коллективных сновидениях — о возможности иных смыслов, постигаемых и созидаемых в пробуждении ото сна. Но пока сама вероятность существования этих смыслов нами не встречена (а зачастую, по инерции, и после такой встречи), мы тщательно оберегаем существующий миропорядок, жертвуя своё тело агентам системы. Это превосходно проиллюстрировано в кинотрилогии «Матрица». Речь идёт о том миропорядке, в иллюзорной стабильности которого мы столь успешно «адаптировались», где мы отталкиваем к параше тех, кого в силах опустить и оттолкнуть, а сами живём в постоянном напряжении перед нависающим авторитетом, где мы присосались к фастфудовской кормушке и подачкам надсмотрщиков. Такая вот безумная пляска смерти, в которой мы пляшем, трясёмся, покачиваемся из стороны в сторону, загипнотизированные флейтой неведомого факира.

Не находя выхода из транса мы гипнотизируем друг друга ещё глубже, хватаясь за отражения и ускользающие видения, возникающие словно бы в бреду воспалённого мозга умирающего, пытаясь вцепиться в те или иные пустые формы, найти бессмертие в конечном и хаотически переменчивом, продлить мучения в аду. В конечном счёте, в своём исступлённом поклонении идолам индивидуального и коллективного прошлого, гниющим кумирам и авторитетам, которых у нас никак не получается ни оживить, ни сжечь, мы бросаем себя в застенки бесчувственности, своими же руками вгоняем патрон в ствол и пробиваем пулей затылок. Мы убиваем себя вновь, и вновь, и вновь, в дурной бесконечности всё ещё парадоксально страшась смерти. Наша душа погружается в состояние летаргического энцефалита, который Виктор Сергеевич Дерябин, физиолог начала — середины двадцатого века, в своей лекции «О закономерностях психических явлений» (1949) описывал очень красочно:

Интересные данные для выяснения работы головного мозга принесло изучение новой болезни — летаргического энцефалита. Здесь нередко оказывается изолированное поражение эмоционально-волевой сферы. Экспериментально-психологическое исследование показывает, что с интеллектом у больного дело обстоит нередко благополучно, но у него нет ни тоски, ни радости, ни гнева, ни надежды и нет целей. Получается живой труп. Этот естественный эксперимент с особенной яркостью показал, что движущей силой являются эмоции, что интеллект сам по себе бесплоден. Ум, освобожденный от влияний эмоций, похож на механизм, из которого вынута пружина, приводящая его в действие. Разум — только рабочий аппарат.¹

Диссоциация возникает в попытке избежать боли, но вместе с этим и разрешения проблемы экзистенциального вакуума. Мы упорно вершим сизифов труд лагерника, продолжая жить по привычке, в итоге душа умирает. Опыт Виктора Франкла показал, что только лишь способность к наличию смыслов, к творению смыслов есть то, что мотивирует пережить муки адовы. Те, кто не находит смыслы, впадает в летаргию и гибнет. В экзистенциальном плане мы ничем не отличаемся от узников концлагеря или политических заключённых. Единственное отличие состоит в том, что срок внешнего заключения рано или поздно подходит к концу, а мы себя обрекаем на пожизненное. Как в сытом самодовольстве богача (сидящего в золотой клетке), так и в неуверенности бедняка (прутья клетки которого сделаны из меди) мы зачастую имеем возможность десятилетиями избегать осознания трагизма происходящего.

Если повезёт, рано или поздно мы осознаём себя вброшенными в бытие. Нам открывается, что мир развивается в рамках исторического процесса, а мы принадлежим духу времени. Мы, жители двадцать первого века, перестаём понимать, откуда мы, где находимся, куда идём. Хаотичность и многомерность процессов настолько всеобъемлюща, что нам сложно найти себе место. Нет ничего надёжного, на что можно было бы опереться: всё течёт, всё меняется, всё переменчиво, смерть и рождение царствуют в жизни. Сказки, которым нас учили относительно себя и мира, оказываются лишь временными конструкциями, рассыпающимися, как карточный домик, стоит лишь их коснуться самосознанием. Люди, словно бы унесённые призраками, бегают в человеческом муравейнике. Куда же нам бежать, что делать и, самое важное, зачем?