Диалектика и недвойственность: два способа интеграции противоположных тезисов

Посвящается памяти Григория Померанца,
интегрального мыслителя и советского диссидента

Гегельянцы, буддисты, теоретики систем, христианские мистики, творцы квантовой физики, даосы, марксисты — неужели все они говорят об одном и том же? На протяжении двух последних столетий просвещенный западный читатель слышит из уст представителей чрезвычайно различных интеллектуальных движений заявление о том, что существует способ мышления противоположных утверждений, который радикально отличается от классической (формальной) логики, от формально-операционного мышления. Формальная логика всегда руководствуется «законом исключенного третьего», в соответствии с которым она объявляет противоположные по смыслу утверждения противоречащими друг другу и устраняет противоречие, лишая одно из этих утверждений права на существование. В отличие от формальной логики, которая всегда отвергает один из двух противоположных тезисов как ложный, вышеупомянутые интеллектуалы твердо заявляют о возможности мирного взаимосуществования противоположных утверждений в рамках одного высказывания. Неужели все они говорят об одном и том же подходе? Единого мнения по этому вопросу нет. Например, некоторые исследователи¹ придерживаются точки зрения, согласно которой холизм синергетики (одно из направлений в общей теории систем) во многом подобен недуальному мировоззрению восточного мистицизма. В то же время, Кен Уилбер ² на основе анализа работ передовых исследователей в области психологии отнес диалектическое системное мышление к первому (и, отчасти, ко второму) порядку когнитивной линии развития, а недвойственное — к третьему. Являются ли различия между диалектикой и недвойственностью существенными в вопросе интеграции противоположных утверждений? Именно эту проблему мы и попытаемся разрешить в данной статье.

Давайте вначале определим особенности формально-логического и диалектического подходов к мышлению противоположных утверждений, затем рассмотрим примеры, которые не вписываются ни в один из вышеуказанных подходов, и на основе этого постараемся дать максимально исчерпывающее описание недвойственного подхода. Далее мы рассмотрим роль недвойственного подхода к интеграции противоположных тезисов в различных духовных учениях.

Итак, начнем с краткого описания классической логики. Как мы уже говорили ранее, формальная логика работает по принципу «или то, или это»: Сократ либо смертен, либо бессмертен — третьего не дано. Сначала противоположные за смыслом утверждения объявляются противоречащими друг другу, затем противоречие устраняется из высказывания путем исключения одного из двух утверждений как ложного, и в результате такой процедуры мы получаем непротиворечивое высказывание. Таков формально-логический подход к противоположным по смыслу утверждениям.

Гегелевская диалектика, как утверждает Карл Поппер, стала протестом против утверждения Канта о невозможности построения теории путем рационального размышления, невозможности создания метафизической философской системы. В «Критике чистого разума» Кант показал, что «выдвигая метафизический тезис, мы всегда можем сформулировать и защитить его полный антитезис. Причем оба эти аргумента будут иметь примерно равную силу и убедительность — оба они будут казаться в равной или почти равной мере разумными» ³. Кант приводит следующие примеры подобных противоречий или «антиномий чистого разума»:

• Мир конечен (в пространстве, во времени) или бесконечен?
• Существуют ли неделимые частицы (например, атомы), или материя может делиться до бесконечности?
• Все в мире происходит исключительно по законам природы или существует свободная причинность?
• Существует или не существует первопричина мира?

Впоследствии Гегель, размышляя над ролью противоречий в человеческом мышлении, заметил, что любое суждение с необходимостью полагает существование суждения, противоположного ему по смыслу. Таким образом, логическое мышление обречено порождать противоречия. На основании этого Гегель пришел к достаточно неожиданному решению: он построил свою философию как бесконечно развивающуюся (восходящую по степеням сложности) систему, а «двигателем» ее развития он сделал противоречия между противоположными утверждениями. Знаменитая гегелевская триада «тезис — антитезис — синтез» означает примерно следующее: два противоположных суждения (тезис и антитезис) объединяются в суждении высшего порядка (синтез), которое «снимает» существующее между ними противоречие. Например, тезис «человек — существо физическое» и антитезис «человек — существо духовное» синтезируются в утверждении «человек — существо физическое и духовное». В диалектике из противоречивого единства двух противоположных категорий всегда рождается понятие, которое включает их в себя: к примеру, бытие противоположно ничто, но существование бытия подразумевает существование ничто (и наоборот), и в процессе становления бытие переходит в ничто, а ничто – в бытие, следовательно истиной бытия и ничто является становление, которое охватывает обе эти категории в их диалектическом единстве. Итак, Гегель сделал противоречие основным принципом построения своей философской системы.

Узаконивая противоречие в своей философии, Гегель, как выразился Карл Поппер, «пускается в крайне опасное предприятие», поскольку из сочетания двух противоположных суждений можно вывести что угодно. Модифицировав основное правило формальной логики, Гегель делает свое мышление метафоричным, парадоксальным, расплывчатым, нестрогим. Смысл его высказываний становится чрезвычайно зависимым от контекста. Гегель подаёт свой способ мышления как новую, усовершенствованную логику, и тут он делает огромную ошибку, которая приведёт к плачевным последствиям в дальнейшей истории философской и научной мысли. Упрощая, можно сказать, что Гегель сделал методом своего мышления отсутствие четко определенного метода, а его основным правилом — отсутствие строгих правил. Выражая свои мысли при помощи диалектических метафор и парадоксов, он, благодаря своему таланту, добился огромных успехов в анализе истории философии и анализе истории человечества вообще. Его не менее талантливые ученики, в особенности Карл Маркс, вдохновленные глубиной и силой гегелевского мышления, создали ряд революционных теорий в гуманитарных и общественных науках. Как и их учитель, они приписали свои успехи «объективным законам диалектической логики», а не высокому уровню когнитивного развития, на котором они находились.

Кен Уилбер утверждает, что основной причиной забвения немецкого идеализма стало то, что «в нём не было никакой йоги, никаких медитативных дисциплин, никакой экспериментальной методологии, чтобы можно было с её помощью воспроизвести в сознании трансперсональные откровения и интуиции его основателей» ⁴. Если бы Гегель и его последователи вовремя поняли свою ошибку, то, по крайней мере, сделали бы попытку создать духовные практики, помогающие эволюционировать ко второму и третьему порядкам развития сознания, но этого так и не произошло. Кроме этого, ошибка, о которой мы говорим, оказала пагубное влияние не только на немецкий идеализм, но и стала причиной множества бед в истории уходящего корнями в работы Маркса диалектического материализма. Сначала марксисты-ленинисты окончательно канонизировали и абсолютизировали расплывчатые метафоры, при помощи которых выражал свои озарения Гегель, а затем использовали их для оправдания политики правящей партии. Это сыграло не последнюю роль в распространении среди населения России, Украины и других республик СССР интеллектуального настроения, которое в своем романе-антиутопии «1984» Джордж Оруэлл описал термином «двоемыслие» ⁵. Холодная война разделила человечество на два лагеря, один из которых стремился превратить метафоричность диалектики в общеобязательную норму мышления, а второй, отрицая разумность таких попыток, отмел как бездоказательную метафизику все наследие немецкого идеализма. Все это, разумеется, стало достаточно печальной страницей в истории человеческой мысли.

Диалектика Гегеля имеет много схожего с некоторыми аспектами диалектики восточного мистицизма или Гераклита. Противоположности, например, инь и ян, в таких текстах рассматриваются как неоднозначные, взаимообусловленные, перетекающие друг в друга. «Единство и борьба» противоположностей порождает бесконечное движение, вечный круговорот всех вещей. Диалектический метод мышления противоположных утверждений «легализует» противоречие, «вплетает» его в логику или, как выразился Григорий Померанц, «узаконивает абсурд» ⁶. Однако существует множество довольно известных примеров мышления противоположных утверждений, которые никак не вписываются в диалектическую схему. Почти все они имеют отношение к религиозному или философскому мистицизму:

• В индуизме адвайты-веданты Атман (индивидуальная душа каждого существа) провозглашается тождественным Брахману (Абсолюту);
• В соответствии с основным догматом христианской веры, Отец, Сын и Святой Дух отличны друг от друга, и в то же время каждый из них является единым и неделимым Богом, который существует в единственном числе;
• В ваджраяне — тантрическом направлении буддизма — понятие сансары (мира страдания и вечного перерождения) рассматривается как тождественное понятию нирваны (мира свободы от страдания и перерождений);
• В своей статье «Текущая ситуация в квантовой механике» Эрвин Шредингер описал знаменитую ситуацию, в которой запертый в коробке кот, согласно законам квантовой механики, будет одновременно считаться живым и мертвым;
• В «Сутре Сердца» (одном из основных текстов буддизма Махаяны) говорится, что форма не отличается от пустоты, а пустота не отличается от формы. Одновременно с этим мастера дзэн утверждают, что форма — это форма, а пустота — это пустота (и что нет ни пустоты, ни формы);
• В индуизме для описания природы Абсолюта часто используется формула neti-neti (ни то, ни это) или iti-iti (и то, и это);
• В известной дзенской притче мастер говорит своему ученику следующее: «Ты можешь слышать звук двух хлопающих ладоней». После этого он просит ученика показать ему, как будет звучать хлопок одной ладони.

Интуитивно чувствуется, что вышеприведенные примеры никак не укладываются в гегелевскую триаду «тезис — антитезис — синтез». Это различие между диалектикой и недвойственностью хорошо выразил Григорий Померанц в своей статье «Язык абсурда»: «Гегелевская диалектика идет от понятия к антипонятию, от системы к антисистеме, чтобы в итоге построить метапонятие, метасистему и таким образом снять противоречие; правда, на высшем уровне единое снова раздваивается, но зато это — противоречие высшего уровня. Мы не можем уйти от противоречия, но подымаемся по лестнице прогресса от низших истин к высшим. Недовольные могут заметить: от абсурда к метаабсурду. Но для Гегеля характерно чувство удовлетворенности движением, восхождением: «истина бытия есть сущность», «истина сущности есть понятие» и т.п. Более сложное мыслится как высшее. <…> С буддийской точки зрения такой прогресс лишен какого бы то ни было смысла».

Если диалектика «узаконивает» абсурд, обходит противоречие путем релятивизации противоположных категорий, снимает противоречие при помощи создания синтетического понятия или метасистемы, то во всех вышеприведенных примерах «закон противоречия» прямо игнорируется. Результатом интеграции противоположных утверждений в рамках подхода, который мы условно называем недвойственным, является абсурдное или даже безумное высказывание. Тезис и антитезис одновременно объявляются истинными, все правила формальной логики решительно отбрасываются.

Здесь закономерно задать вопрос: неужели все приведенные выше примеры подхода к интеграции противоположных утверждений, который мы условно назвали недвойственным, ничем не отличаются от обычной логической ошибки? Померанц ещё в 1967 году предложил в качестве решения этой проблемы концепцию трехслойной структуры разума и абсурда:

1. Недоумочный абсурд;
2. Формализованное знание, разум;
3. Сверхразумный абсурд.

Померанц комментирует эту схему следующим образом:

Каждой знаковой системе свойственна известная, только ей присущая интерпретация абсурдных сообщений. Мифопоэтическое мышление (а вслед за ним классическое искусство) различает недоумочный и сверхразумный абсурд. Эстетические воплощения идеи «сапоги всмятку» не тождественны эстетическим воплощениям идеи «воскресение мертвых». Хотя юродствующее сознание смешивает верх и низ, недоумочное и сверхразумное, — сама эта игра основана на различии того, что смешивается. Напротив, формализованное мышление не признает сверхразумного значения абсурда. Всякий абсурд интерпретируется как недоумочный. Игра с абсурдом мыслится только как комическая игра.

Более чем через десятилетие после Померанца Уилбер предложил аналогичную концепцию до/над заблуждения, согласно которой во многих утверждениях относительно нерациональных состояний сознания совершается ошибка в определении разницы между дорациональным и надрациональными состояниями. Обе эти концепции наглядно демонстрируют, что существует огромная разница между простой логической ошибкой и трансперсональным озарением, выраженным в форме парадоксальной метафоры. Недоумочный абсурд является следствием низкого уровня когнитивного развития, неспособности освоить правила формальной логики. Надразумный абсурд, наоборот, является единственным способом говорить про озарение, для строгого выражения которого ещё не созданы соответствующие инструменты формализации, не эксплицированы соответствующие термины и понятия. Как правило, такова природа почти всех трансперсональных озарений: мистик не может передать их в рамках созданного первопорядковым мышлениям строгого языка, поэтому ему часто приходится полагаться на довольно расплывчатые метафоры. Таким образом, метафоры и парадоксы являются не признаком наивысших уровней развития сознания, но способом, которым мистики часто выражают постигнутую ими истину.

Очевидно, что достаточно сложно разобраться в метафоричном и парадоксальном тексте: смысл неопределенных терминов и нечетких высказываний чрезвычайно сильно зависит от контекста, а чтобы понять этот контекст, нужно изучить биографию автора, культуру, в которой автор вырос, а также социальное, экономическое и государственное устройство общества, в котором этот автор жил. Такое исследование требует чрезвычайных усилий, и даже будучи проведено основательно, оно не даёт гарантии понимания автора. Действенным способом понять выраженные при помощи метафор мистические учения является только духовная практика и жизнь в общине, непосредственное общение с духовными наставниками и другими практикующими. Померанц говорит следующее о роли текста в дзэн-буддизме:

Дзэн не сводится к священному писанию, к совокупности текстов. В системе коммуникаций дзэн-буддизма слова играют вспомогательную роль. Сборники коанов — своего рода либретто, которое само по себе не дает представления об опере. Или, вернее, дает, но только тому, кто способен самостоятельно сочинить музыку. Законченную знаковую систему, «оперу» , создает только жизнь дзэнской обители в целом, и надо всю эту жизнь со всеми ее особенностями прочесть как единый контекст, услышать как музыку, исполненную под руководством опытного дирижера («старого учителя», роси).

Таким образом, трансперсональные озарения, выраженные при помощи парадоксальных метафор, очень сложно понять без непосредственного общения с духовным наставником, без практики (медитации, молитвы, йоги) под его руководством.

Многие современные духовные учителя довольно агрессивно отрицают ценность строгого мышления, ценность теоретической мысли. В своем эссе «Интеллектуалы и прочие кошмары нью-эйджа»⁷ Уилбер утверждает, что «всё движение Нью-Эйдж целиком — используя этот термин в его широчайшем и самом общем смысле — находится в крайне амбивалентных отношениях со своим собственным умом. Нью-Эйдж попросту не знает, что ему делать с интеллектом, рациональным умом, вербальными и концептуальными способностями, которые имеют назойливую склонность возникать прямо посреди жизни» . Схожее критическое замечание, но только в адрес Джидду Кришнамурти, высказывает Григорий Померанц:

Познание возможно для Кришнамурти только как импровизация, лишенная каких бы то ни было предпосылок, нечто абсолютно непосредственное. Большие формы (безразлично, поэтические или философские) ему недоступны. <…> Как только Кришнамурти покидает область лирической импровизации, начинает учить, поучать, методически передавать свой опыт — он становится беспомощным, неловким… В некоторых своих лекциях и книгах Кришнамурти пытается дать выход из противоречий «современной цивилизации». Но по всему своему характеру, по своему непобедимому отвращению к любым научным и философским теориям, он неспособен даже на попытку анализа социальных закономерностей.⁸

Такое презрение к строгому теоретическому мышлению, характерное для множества представителей современных духовных и религиозных течений, приводит к одному печальному последствию: они неспособны ни найти общий язык друг с другом, ни донести свои мистические озарения до широкой общественности. Одной из основных причин, по которым христианство так успешно распространилось по миру, стал текст Священного Писания, который можно было достаточно легко понять вне контекста иудейской или римской культуры. История свидетельствует, что любое духовное движение, которое не делает попыток выразить своё учение в форме более-менее строгой теории (или теологии), обрекает себя на маргинальный статус. Рациональность — это язык, на котором Дух обращается к самому себе как к массовой культуре. И, как подсказывает нам коллективная человеческая память, Он не любит слишком долго молчать, и каждый раз жаждет услышать что-то новое.

Как мы увидели, проведя сравнительный анализ способов интеграции противоположных по смыслу тезисов в рамках одного высказывания, диалектика и недвойственный мистицизм решают задачу такой интеграции по-разному. Если диалектика «узаконивает абсурд», размывает жесткие границы формальной логики, то недвойственный мистицизм очень часто без колебаний бросается в сияющую бездну абсурда, отметая все правила формального мышления как таковые. Мы пришли к выводу, что парадоксальные метафоры являются не признаком высокого уровня развития сознания, а просто единственной возможностью донести до других людей озарения, для выражения которых нет подходящих инструментов формализации.

И пускай этот вывод и кажется на первый взгляд очевидным, история и современность знают немало случаев, когда иррациональное путается с трансперсональным или принимается за его неотъемлемую характеристику. Мы также увидели, что чем метафоричнее и парадоксальнее выражено учение, тем больше требуется для его понимания прямое общение с духовным наставником, тем менее оно доступно широким массам. Таким образом, если мы тверды в нашем намерении нести свет и сострадание всему человечеству, то нам необходимо межкультурное, межклассовое и межконфессиональное понимание, единственной тропой к которому является прямота, отчетливость и рациональная ясность мышления.