Журнал «Эрос и Космос» делится с читателями материалом на основе записей ретрита Роба Бурбеа. Конспективный перевод подготовил Сергей Гуленкин. Полный транскрипт беседы на английском языке доступен по ссылке.
***
На протяжении предстоящих трёх бесед я хотел бы немного продвинуться в изучении того, что на самом деле является огромной темой. Эта огромная тема — та, которую часто игнорируют, или отвергают, или обесценивают, как в западной культуре, так и в кругах Дхармы. Речь идёт о месте, ценности и значении воображения в практике, на пути, его отношение к Дхарме в целом, и его место, его значение в самом нашем существовании. Такая большая тема. В течение следующих бесед мы только начнём входить в это.
Итак, к этому можно подойти с разных сторон, и сейчас я хочу рассмотреть один конкретный способ. Можно было бы выбрать и другие. Для того чтобы понять этот путь, давайте рассмотрим всё это в гораздо большем контексте — большой картине, если хотите, своего рода грандиозной концепции практики, пути и Дхармы в целом. Большая концепция Дхармы: что мы здесь делаем? Что это такое? В двух словах можно сказать, что мы страдаем, потому что заблуждаемся относительно реальности вещей. Мы интуитивно думаем, что реально не только это «я», но и всё остальное — все вещи. Мы предполагаем реальность вещей, себя и явлений, объектов, пространства, времени, сознавания, всего этого. И на основании этого мы цепляемся, боремся и страдаем. Самый глубокий, самый фундаментальный уровень свободы приходит через видение пустотности всех вещей. Мы видим, что они на самом деле не реальны в том смысле, в каком кажутся. Это суть Дхармы. Так что на самом деле речь идёт не о внимательности. Не в этом суть Дхармы. Дело не в том, чтобы ценить момент, или быть с тем, что есть, или быть в моменте свежим образом: как бы ни было это важно в качестве элемента или ступеньки в общей картине пути. Конечно, это важно. Но никогда, никогда это не всё. Ни в коем случае. Никогда это не должно быть целью.
Поэтому мы можем использовать этот язык, эту риторику о внимательности, но это лишь ступенька, элемент в гораздо большей картине: видение пустотности вещей и того, как все эти различные практики, которые у нас есть — внимательность, практика метты (любящей доброты), различные практики прозрения — всё это является способами смотреть, и когда мы смотрим иначе на себя и на мир, они предстают иными. И я начинаю видеть огромный диапазон в том, что появляется, в зависимости от способа смотреть. И некоторые из способов смотреть, особенно связанные с практикой прозрения, фактически начинают растворять, деконструировать весь этот мир видимости. И всё это, благодаря различным способам смотреть, показывает мне нереальность, отсутствие независимой реальности, отсутствие самобытия у вещей. Таким образом, практикуя различные способы смотреть, я вижу, что вещи не реальны, и это видение приносит самый радикальный уровень свободы.
Для многих из вас эта концепция пути будет отличаться от той, к которой вы привыкли. В разговоре о пустотности всего есть тема пустотности «я», или «эго», как бы вы это ни называли. Это анатта, учение Будды об анатте. И видеть пустоту «я» очень важно. Существует множество возможностей. И одна из этих возможностей связана с использованием воображения.
Давайте немного поговорим об анатте, пустотности «я». Существует много мощных возможностей для практики, различных способов, с помощью которых мы можем раскрыть эту пустотность «я». Но стоит сказать, что постичь её не так-то просто. Иногда люди слышат учение о «я»: «я» — это то, что создаёт проблемы, «я» — это иллюзия, и т. д. Однако они просто как бы ругают себя или признают: «Ну вот, опять оно, эго-путешествие. Вот оно, снова плохое „я“, виновник, проблема». Видеть это снова и снова и, может быть, даже смеяться над этим, — на самом деле это не принесёт большой свободы. Это может быть почти бесполезно, просто видеть это снова и снова и указывать на это пальцем, или пытаться стереть «я», пытаться стереть себя. Поэтому очень коротко я просто хочу перечислить некоторые другие возможности. Итак, это не исчерпывающий список, но давайте пробежимся по семи возможностям увидеть пустотность «я». И здесь есть разные уровни.
1) Первый — это просто признание того, какие определения мы имеем о себе: «Я зажатый человек. Я злой человек. Я раненый. Я такой-то, такой-то». Это определение на уровне личности, и если мы поддерживаем внимательность, то начинаем видеть: «О, это не всегда верно. В этом определении есть дыры. Оно не совсем соответствует действительности». Так что просто на уровне личности, исследуя эти самоопределения, мы обнаруживаем тот факт, что они не всегда верны. Они просто не являются прочной реальностью, которой кажутся. На одном уровне открывается свобода.
2) Второй уровень — это успокоение ума с помощью медитации, и на самом деле то, что успокаивается, это не только ум, но и личность. Вся структура, механизм и движение личности просто затихают. Личность перестаёт быть настолько сконструированной, сфабрикованной. И эта личность, с которой я так сильно отождествлял себя, исчезает, и я двигаюсь в этом состоянии, где личность то есть, то её нет. Личность, отсутствие личности. И я больше не могу цепляться за эту личность как за представление о том, что она действительно является тем, кто я есть. Я увидел нечто другое.
3) Третья возможность — видение непостоянства. Действительно тренируя внимание на том, чтобы увидеть непостоянство вещей. И тогда я начинаю видеть, что снаружи, внутри, всё постоянно меняется. Чувство «я», которое у меня есть, более устойчивое, более фиксированное, но всё, что я вижу, — это то, что меняется. Где же это «я»? Это начинает показывать невозможность существования того типа «я», который я интуитивно ощущаю как существующий.
4) Четвёртая возможность, вопрос «Кто я?», очень популярный в некоторых кругах. И человек повторяет этот вопрос, это внутреннее прощупывание: «Кто я?» И вы говорите: «О, я такой-то или такой-то». Кто я? Не для того, чтобы прийти к ответу, а для того, чтобы взорвать, растворить все конкретизированные ограниченные ответы. Кто я? И человек продолжает прощупывать этот вопрос.
5) Небольшая вариация, номер пять, вы говорите: «Это я?» Я смотрю на это: на это сжатие, на это воззрение, на эту эмоцию, на что бы то ни было, даже на это сознавание, на этого свидетеля. Это я? Это я? И мы видим, что это не так. Я не должен цепляться за это как за себя. Вы систематически заглядываете во все возможные уголки, во все возможные представления о себе, которые только могут быть, и видите, что ни одно из них не может быть моим «я». Вы смываете его.
6) Шестая возможность заключается в том, чтобы в медитации уловить чувство цепляния и страстного желания, то есть реакцию отталкивания от себя того, что нам не нравится, и притягивания к себе того, что нам нравится. Вы можете замечать это на грубом уровне, очевидно, но это существует на более тонких, всё более тонких уровнях, эта реакция тяни-толкай, весь день и почти всю ночь. И можно начать осознавать это, настраиваться на это, становиться чувствительным к этому движению и отпускать его, отпускать его, отпускать его. И что происходит? По мере углубления практики, по мере углубления этого процесса все слои «я», не только личность, но даже более тонкие конструкции «я», разрушаются, потому что их создаёт цепляние. Таким образом, в этом процессе конструирования «я» становится всё меньше. И человек начинает видеть: «О, „я“ — это конструкция. Оно нуждается в конструировании, оно не имеет независимого существования. Это иллюзия, которая создаётся посредством цепляния».
7) И седьмое, последнее, по крайней мере, на данный момент, — это начать видеть вещи, которые мы обычно считаем «я или моё», видеть их как «не я, не моё». Намеренно переключить внимание на эти телесные ощущения, на эти мысли, на эту эмоцию, на это сознавание, действительно увидеть их как «не я, не моё». Отцепиться от привычки присваивать себе. И что тогда происходит? Что происходит с самоощущением? Что это обнажает?
Итак, обо всём этом я и, вероятно, другие учителя говорили очень подробно. Но давайте сделаем одно замечание, которое, на самом деле, имеет отношение ко всему тому, что мы сейчас разворачиваем. В кругах медитации прозрения, да и в других традициях Дхармы тоже, часто можно услышать: «Да, да, „я“ не существует, личность не существует, но совокупности (скандхи) существуют». Можно услышать: «Будда говорил, что истинная природа „я“ — это пять совокупностей, процесс пяти совокупностей во времени», а совокупности — это тело, чувства, восприятия, ментальные образования (мысли и т. д., намерения) и сознание. И учение Будды гласит (согласно этой точке зрения): «Истинная природа „я“ — это как раз этот процесс, разворачивающийся во времени». И это подаётся как некая истина, истинное утверждение.
С этой точкой зрения есть много проблем, хотя на определённых уровнях она хороша. Одна из них заключается в том, что Будда говорил совсем другое. Невозможно найти его высказывание на этот счёт. Более того, она ограничена. Это ограниченный взгляд. Он ограничен в глубине, потому что всё пустотно, возвращаясь к тому, что я сказал в начале. Не только «я», но вообще всё. Эти совокупности тоже пустотны. Поэтому вместо того, чтобы воспринимать это как истинное утверждение, что произойдет, если я, например, как в последнем из перечисленных выше семи способов, начну рассматривать эти совокупности, это тело, эти переживания как не-я? Что произойдёт, когда я это сделаю? И снова происходит растворение, по мере углубления, деконструкция, уменьшение сфабрикованности — не только себя, но и всего мира проявлений. Что-то происходит по мере углубления, и это имеет отношение к пустотности всего.
Но не менее важным для того, что я хочу донести в этих беседах, является то, что этот взгляд на совокупности как на истинную реальность оказывается ограничивающим психологически. Психологически ограниченным и ограничивающим. Да, в некоторых ситуациях мы можем намеренно принять это воззрение, и оно может быть полезным именно потому, что оно упрощает. Иногда нас так ошеломляет сложность некоторых обстоятельств и страданий, что учение о совокупностях оказывается способом разделить, упростить и ослабить эту сложность. Вместо того, чтобы всё усложнять, вы можете упростить.
Так что одним из преимуществ учения о совокупностях является то, что оно способно упрощать дуккху, упрощать сложность и страдание. Но в нашей жизни, в полноте нашей жизни будут случаи, ситуации, движения бытия, где это совершенно неуместно. Насколько это учение о том, что «есть только совокупности», применимо к романтической ситуации? Подходит ли оно в сексуальной ситуации? Вы лежите с кем-то в постели и видите только совокупности [смеётся]. Это чрезмерное упрощение, которое не принесёт пользы. Это не тот режим. Если мы хотим сказать «да» романтике, если мы хотим сказать «да» сексуальности и полноте того, что она означает, если мы хотим сказать «да» эросу, то мы должны иногда отказываться от такого рода упрощений и учений, которые слишком упрощают. Это просто не то, что полезно, если мы говорим этому «да». Учения в духе «будь в моменте», «не цепляйся», «желания ведут к страданиям», — это не те учения. Это не тот язык. Это не то направление. Это не помогает в ситуациях, когда есть планирование будущего, принятие обязательств, воспитание детей, которых ты любишь, не говоря уже о сфере желания, эроса, о том безумии, которое происходит, когда ты влюбляешься, и о тёмных богах, и об одержимости, и обо всём этом, о красоте.
Современная жизнь психологически сложна. Я имею в виду, что она не только усложнена всеми этими айпадами и прочим, но она психологически сложна так, как не была сложна много веков назад. И на Западе, вы знаете, с тех пор, как трубадуры пришли из Северной Африки, арабы, в южную Испанию, целое видение романтики и любви расцвело в культуре. Тристан и Изольда и всё это, XI, XII века. Это изменило всю нашу чувствительность, всё наше самоощущение, весь наш взгляд на вещи, со всей красотой и всей сложностью, которую это приносит. Если ко всему этому приложить фантазию упрощения, это просто не поможет. Не послужит. Это делает что-то плоским. Делает плоским то, что хочет расцвести.
Итак, я уже перечислил семь возможностей увидеть эту пустотность «я». Есть и другие возможности. Одна из них — через воображение. И одно из преимуществ воображения состоит в том, что оно не упрощает. Это не чрезмерное упрощение. Оно может открывать вещи по-другому. Давайте вспомним ту общую картину, о которой мы говорили ранее. Мы хотим увидеть пустотность вещей. Мы хотим разоблачить иллюзию реальности вещей. Для этого мы используем различные практики, которые на самом деле являются различными способами смотреть, и они раскрывают сфабрикованную, сконструированную природу восприятия, того, что мы видим. Мы видим: всё зависит от того, как я смотрю, а некоторые способы смотреть просто полностью растворяют это. Почему это так важно? Почему я говорю об этом? Потому что концепции, которые мы имеем, сознательно или бессознательно, обладают огромной силой, они становятся линзами, через которые мы смотрим на себя и на мир. Концепции становятся воззрениями, независимо от того, осознаём мы это или нет. Концепции становятся воззрениями, и эти воззрения способны блокировать или ограничивать наш опыт. Или же они способны раскрывать и углублять наш опыт. И особенно это касается концепций о пути, и особенно концепций об образах.
Поэтому в этих беседах я хочу попытаться сделать странную вещь. Вы можете послушать их и как бы просто услышать пару маленьких техник, которые вы могли бы использовать здесь и там, время от времени. Это может быть полезно. Вы также можете услышать нечто более глубокое, или выбрать что-то более глубокое, что на самом деле вплетает всю область воображения и воображаемого, или имагинативного (imaginal), в центральную часть всей концепции Дхармы, связанной с пустотностью. Можно также пойти ещё дальше и начать предполагать некое радикальное открытие или смещение, тектонический сдвиг, разрушение, подрыв, где-то во всей концепции Дхармы, выходящее за пределы того, что я описал в начале.
Вы можете взять немного, можете взять много, можете взять сейчас, можете оставить на потом, можете проигнорировать всё это. Это как будто мы едем в автобусе, если хотите, и есть остановки. Я не буду обязательно называть каждую остановку, как это делают водители автобусов, но в какой-то момент, если вы будете следить, станет ясно, как сказала Дороти: «Кажется, мы больше не в Канзасе». Что-то вышло за рамки, или даже далеко за рамки, не только типичных представлений о Дхарме, но и типичных допущений или концепций современной психотерапии.
Есть разные виды бесед, и эта беседа, отчасти, просто небольшое собрание полезных вещей, которые вы можете использовать здесь и там, но это также беседа, которая вопрошает и встряхивает ситуацию на очень глубоком уровне. Иногда это вопрос времени, знаете, это должно быть подходящее время, чтобы задавать вопросы и встряхивать вещи, а иногда дело в личности. Многие из нас по разным причинам не любят слишком много задавать вопросы и менять ситуацию.
Всё это было введением [смеётся]. Но давайте начнём с чего-то очень знакомого. Или, по крайней мере, немного знакомого, потому что на самом деле многие из нас уже используют образы и воображение в практике. Например, в практике метты, практике любящей доброты, с которой многие из вас знакомы, мы часто представляем себе другого. Это может быть не чёткий визуальный образ, но мы представляем себе другого, которому мы посылаем любящую доброту. Мы можем представить его счастливым. Мы можем представить его окружённым и наполненным светом любящей доброты, или светом, исходящим от нас в его сторону. Это всё воображение. Некоторые люди, выполняя практику метты и сострадания, на самом деле представляют себе Гуаньинь, бодхисаттву сострадания, или Авалокитешвару, или Иисуса, или Далай-ламу, или кого-то в этом роде, или вашу бабушку, которая была очень милой и доброй. Есть некая воображаемая фигура, воплощающая эти качества метты и сострадания, и можно представить себе её и получить эти качества любящей доброты и сострадания, представить себе, что они исходят от нее, представить, что образ излучает эти энергии, эти качества. Если вы знаете мать Терезу, то её секрет заключался в том, чтобы видеть Христа в каждом человеке.
Есть такие возможности. В Палийском каноне Будда говорит о вспоминании Будды. Когда вы не чувствуете себя окрылёнными, вы можете представить Будду, и это приносит энергию, это приносит вдохновение. Мы не так много говорим об этой практике. Некоторые из вас знакомы с тантрическими практиками, где вы представляете божество и визуализируете его или становитесь им. Также в практике самадхи по мере развития мастерства вы можете начать просто представлять удовольствие в теле, может быть, в области, которая ощущается болезненной или сжатой, и с практикой вы просто видите это и решаете представить это как приятное, и вот, эта область становится приятной. Происходит сдвиг в восприятии, раскрытие восприятия. То, что было неприятным, становится приятным и остаётся приятным благодаря воображению. Можно представить, как тело раскрывается и наполняется удовольствием, или благополучием, или счастьем, или другими качествами. Можно представить, как энергия течёт и движется в теле различными путями, раскрывая тело. Можно представлять и воспринимать тело как тело света — область света или очерченное тело света, лучезарное. Что произойдёт, если вы просто представите это? Интересно. Поиграйте с этим.
Возможно, кто-то скажет: «Зачем всё это нужно?» Они относятся ко всему этому с некоторым подозрением. В практике метты ответ прост: потому что это приносит любящую доброту, это культивирует любящую доброту. Воображение Гуаньинь, воображение света, воображение другого — это приносит больше любящей доброты. А в практике самадхи воображение помогает привести ум и тело к единству. Помните, что самадхи — это не сосредоточение ума; смысл не в этом. Это объединение в благополучии, которое включает в себя сосредоточение. Представляя энергетическое тело определённым образом, свет и т. д., вы распутываете узлы в тонком теле. И вот это поле восприятия, которое мы называем телом, становится не завязанным, открытым, податливым, светящимся. Это приносит то, что Будда называет «приятным пребыванием в здесь и сейчас, искусным и благотворным пребыванием в здесь и сейчас». Именно так Будда описывает самадхи.
И что не менее важно, через этот процесс воображения мы начинаем видеть, учиться и понимать, как устроено восприятие. Как я уже говорил, это самая важная вещь во всей Дхарме. Мы начинаем понимать, как строится, фабрикуется это восприятие вещей. Итак, работая с образами, можно сознательно вызвать, наколдовать и сформировать образ, если вы этого хотите. Можно сознательно решить сделать это, или же это может возникнуть спонтанно. Сидишь, гуляешь, просто пьёшь чай, идёшь на прогулку или что-то ещё, и образ возникает спонтанно. То есть это может быть намеренно, а может быть спонтанно. Например, то, о чём мы только что говорили, ощущение тела как тела света, часто возникает спонтанно в состояниях более глубокого самадхи, но это то, что вы можете сознательно вызвать, спровоцировать, сформировать. И тело приятной энергии, опять же, возникает обычно спонтанно, но это также то, что вы можете научиться вызывать более намеренно. Так что и спонтанно, и намеренно. И ещё, просто в дополнение: я хочу, по мере того как мы будем продолжать эти беседы, усиливать и расширять то, что я на самом деле подразумеваю под «образом» (потому что это больше, чем то, что мы обычно подразумеваем изначально). Например, тело света — это визуальный образ. Тело удовольствия — это кинестетический образ. Поэтому, когда я говорю об образах, я не всегда имею в виду визуальные объекты.
Но давайте немного подробнее остановимся на «я» и уровне личности, а также на феномене, с которым большинство из нас знакомо, — внутреннем критике. Это нападки на себя, самобичевание, издевательства, которые мы часто испытываем, самоосуждение. Когда это возникает, иногда может казаться, что есть кто-то, кто имеет на нас зуб и бесконечно тычет в нас пальцем, осуждает и т. д. Так что может возникнуть ощущение, что внутри есть человек. И одна из возможностей — это деперсонализация, деконструкция этого человека. На самом деле, посмотрите: это не личность, это просто элементы. Есть мысли. Есть вера в определённые мысли. Есть неприятие, и, возможно, есть препятствия. Таким образом, то, что кажется вам застывшим характером, вы деконструируете, и это может быть полезно.
Но также возможно — и опять же, это может быть спонтанно или намеренно — сконструировать этого внутреннего критика, эти голоса в личность, воображаемую личность. Пусть это примет форму, пусть это примет форму человека, личности, фигуры, животного, что бы это ни было. И начните, если возможно, вести диалог с этим воображаемым человеком. Вступите в отношения, в диалог. Обычно с внутренним критиком мы этого не делаем, потому что нас так изводят, что мы поворачиваемся в другую сторону, пытаясь от него убежать. А что если я повернусь к нему, откроюсь ему, вступлю в отношения, буду вести диалог?
И что если в диалоге с этим человеком я могу вести себя таким образом, что фактически брошу ответный вызов внутреннему критику. Я подвергаю его слова сомнению. Я задействую весь свой интеллект. И вы действительно обнаруживаете, что вы умнее, чем ваш внутренний критик, который часто бывает не самым ярким персонажем. Так что в ответе вы как бы показываете, что у вас есть яйца. Одна из возможностей.
Другая возможность — попытаться понять этого внутреннего критика, привнести доброту, сочувствие, мягкость в диалог, в отношение. Таким образом, полезно как деконструировать, обезличивать до составных элементов, так и позволять им складываться в более сформированный образ и вступать в отношения с этим образом. И то и другое может быть полезно. Но не факт, что только первое является окончательно истинным. На самом деле ни то ни другое не является окончательной истиной. Оба варианта полезны.
Иногда, когда мы ведём диалог, когда мы немного вступаем в такого рода отношения с образом (а я сейчас говорю только о внутреннем критике), мы видим, что то, что кажется «внутренним критиком», на самом деле не является внутренним критиком. Нужно подойти ближе, и я увижу: «О, это вовсе не внутренний критик!» Это может оказаться, например, некий знакомый, но неуклюжий старый защитник. Он говорит и делает всё это, изводит: он хочет защитить вас от стыда, отвержения, неудачи или чего-то ещё. И он просто невероятно неуклюж в том, как это делает. Что же произойдёт, если я получу это ощущение старого неуклюжего защитника и позволю воображению наполниться им, исследовать его, соотнестись с ним? Может быть, он трансформируется, а может быть, и нет. Но есть возможность диалога. Есть возможность отношений.
Недавно на ретрите я предложил это одной девушке, у неё было много внутреннего критика. Она повернулась к этому голосу и спросила его, чего он хочет, спросила, почему он так много критикует. И к своему огромному удивлению она услышала очень мягкий, очень любящий, добрый голос, который ответил: «Я хочу, чтобы ты использовала весь свой потенциал». И она была так удивлена и так тронута смыслом, а также добротой, заложенной в этом, что у неё навернулись слезы. Что-то полностью смягчилось и растаяло. Действительно ли это внутренний критик, когда мы думаем, что это так?
У меня есть подруга, которая в определённых ситуациях часто говорит о том, что у неё появляется внутренний критик. Она называет это «суперэго». Но иногда я задаюсь вопросом: это действительно так, или же таким образом проявляется ваша сознательность? Что если это некий ангел? Я не имею в виду это слово в каком-то нью-эйджевском смысле. Я имею в виду его в том смысле, в каком его употребил бы кто-нибудь вроде Рильке — нечто грозное. Какой-то ангел, который на самом деле хочет большего. Может быть, больше подлинности, больше энергии, больше связи, больше умения слушать. Может быть, он хочет больше работы, не дай Бог! Может быть, он хочет выражения чего-то. К этому я собираюсь вернуться в последующих беседах. Так что будьте осторожны с допущениями и чрезмерным упрощением, чрезмерно упрощёнными моделями «я».
Недавно моя подруга была на ретрите, и она говорила о том, что она чувствовала, будто там на неё оказывалось очень большое давление. Она чувствовала сильное давление, заставляющее её напряжённо работать, и она чувствовала себя очень угнетённо. И предположение было таким: «Это внутренний критик». Именно так она это сформулировала. Мы немного поговорили, и она рассказала о своей маме, которая умерла совсем недавно: «Моя мама была такой замечательной, трудно жить в соответствии с этим стандартом». То есть то, что начиналось как внутренний критик, вдруг стало разговором об умершей маме. И я сказал ей: «Знаешь, она всё ещё жива. Она жива как образ, как личность в психике, с определённой автономией». Моя подруга в тот момент точно поняла, что я имел в виду. Мы не говорим о ком-то, кто отрицал, что её мама на самом деле умерла, и мы не говорим о каком-то спиритизме, об общении со спиритическими досками и всём таком. Я не говорю об этом. Мы говорим об образах, о том, что существует для нас и имеет для нас силу как образ, и о резонансе, и о глубине, и о том, что движет душой.
Так что она поняла. И я сказал: «Здесь есть некий долг. Есть обязательство». Но это слово может быть таким тяжёлым для нас. И подробнее: «Может быть, у тебя есть обязательство перед этим образом. И может быть, это прекрасное обязательство. Может быть, мать и её доброта, её щедрость и все эти другие прекрасные вещи хотят прийти через тебя. Может быть, она (другими словами, образ) хочет этого. Может быть, она хочет, чтобы этот поток протекал сквозь тебя». И это вызвало у неё огромный отклик, и через некоторое время она написала мне о том, как это было освобождающе, как трогательно, как прекрасно, как изменило жизнь, этот сдвиг в перспективе, открытие перспективы. И опять же, ничего не конкретизируя. Это не спиритизм и не отрицание факта смерти какого-то человека. Мы говорим о способах смотреть, о сдвигах перспективы, которые могут быть интересны. И это сложно, потому что были и другие паттерны, которые нужно было отпустить, так что и в этой истории не всё так просто.
Но иногда, опять же, нам нужно исследовать что-то более полно на образном уровне. Например, человек говорит: «О, он такой целеустремлённый», или «Я такой целеустремлённый», или «Они перфекционисты», с типичными предположениями: «Это ужасно. Как ужасно, что кто-то такой целеустремлённый. Какая катастрофа для человека быть целеустремлённым». И это может быть ограниченной точкой зрения. У Т. С. Элиота есть эссе «О поэзии и поэтах», и он пишет в нём о том, как человек может быть «угнетён бременем, от которого он должен разрешиться».
Другой человек на интервью пришёл с осуждением отвлечённого ума. Очень типично, но кое-что конкретное, что он сказал, было необычным: «У меня есть все эти мечтания, и все они о героическом спасении себя или о помощи людям или миру. Просто всё об этом». Я мог бы согласиться: «Да, это „я“. Оно хочет раздуть себя. Оно хочет быть в центре внимания. Конечно, оно хочет выставить себя гениальным». Это эго и его строительство, раздувание, такое допущение.
Во-вторых, другое предположение, что на самом деле мотивация каким-то образом заключается в том, чтобы искать одобрения: «Вот это и есть настоящая мотивация — как-то добиться любви, быть любимым, потому что, наверное, у меня низкая самооценка, и, наверное, в детстве я не получал достаточно любви» и т. д. И тогда всё это становится в основном способом восполнения нехватки. Очень распространённые предположения. Может быть, в какой-то степени они и верны, иногда. Но так ли это на самом деле? Присмотритесь. Действительно ли это то, что происходит? Это хотя бы большая часть того, что происходит?
Или, может быть, иногда что-то или кто-то жаждет служить? Жаждет служить. Жаждет быть преданным. Даже жаждет жертвовать. Жаждет быть героическим. Определённые мифы зовут, предъявляют требования, тянут, толкают. И снова, в данном случае, меня до слёз тронуло это изменение перспективы. Что-то нашло отклик гораздо глубже, чем обычная интерпретация этого. Мы говорим о гораздо более глубоком уровне бытия, чем типичные предположения и первые суждения, основанные на том, что мы слышали, на поверхностных разговорах.
Поэтому, если я говорю, что мифы зовут меня, конечно, в этом есть опасность. Но вы знаете, не бывает практики или пути без опасности. Все практики, все пути несут свои опасности. Когда мы находимся в мире, в царстве видимостей, то есть вне очень глубокой медитации, когда видимости исчезают, — везде, где есть мир проявлений, есть «я». Где есть проявления, там есть и «я». Там всегда есть множество «я». И эти «я» всегда представлены, они всегда воображаются определённым образом. Мы всегда воображаем себя, другого и мир. Есть то, что мы можем назвать неизбежностью фантазии — я иногда говорю «необходимостью фантазии», потому что в этом есть красота, есть глубина, есть открытие, есть возможность. Неизбежность и необходимость фантазии. Важно не пытаться избавиться от фантазии, как мы обычно считаем, а действительно видеть образ как образ, знать образ как образ. И взаимодействовать с ним, а не отстраняться. Знать образ как образ и взаимодействовать с ним, а не отбрасывать, не пытаться стереть. Потому что тогда мы имеем миф отсутствия мифа, риторику отсутствия риторики.
Поэтому может оказаться, что, если мы используем этот язык, требование, толчок, притяжение ангела или даймона, если мы используем это слово (от него мы получили слово «демон»), на самом деле не является внутренним критиком. Это нечто другое. В некоторых случаях это не связано со страхом быть недостаточно хорошим, с необходимостью доказывать свою правоту, с недостатком любви. Дело не в этом. Я могу привести множество примеров. Просто вспомните те, которые я только что привёл. И мы начинаем исследовать себя по-другому, мы начинаем чувствовать: «Действительно ли я только один? Я здесь один? Является ли это одним Робом? Такова ли природа „я“? Оно одно? А есть ли другие? Есть ли другие, скажем, внутри или снаружи, неважно? И могу ли я нести ответственность перед этими другими? Может ли быть ответственность перед этими другими?» Когда есть ощущение и представление о едином цельном «я», это будет составлять, это будет создавать констелляцию, поскольку единое цельное «я» имеет тенденцию формировать констелляции, внутреннего критика. Там, где есть чувство единичного, единственного «я», это будет иметь тенденцию к усилению внутреннего критика.
Я не знаю, насколько это действительно частично нашло своё место в истории западной культуры. С Реформацией, западным Просвещением и научной революцией произошло отбрасывание, отказ от всего имагинального, и именно в это время в культуре распространился язык «я». Именно в это время весь мир образов попытались вымести за дверь. И с уменьшением имагинального, возможно, увеличился внутренний критик. Возможно.
Так вот, это уменьшение внутреннего критика может происходить разными путями, конечно. Оно может происходить, возвращаясь к началу, от восприятия себя как процесса совокупностей, через деконструкцию. И, конечно, из видения более глубокой пустотности. Это один из путей. Во-вторых, оно может прийти, это растворение внутреннего критика, через более мистические переживания, которые могут открываться временами: «я» растворяется, «я» раскрывается в единство, в бесконечную любовь, в бесконечное сознавание и т. д. И это релятивизирует всё ощущение «я». Такого рода открытия, если мы вернёмся к началу, к тем семи возможностям, которые я привёл, — это одно из тех переживаний, которые могут открыться, если вы следуете такого рода практике. И, в-третьих, это может произойти через открытие царства воображаемых фигур и видение: это «я» — не одно «я». Здесь есть множественность. Ни один из этих трёх вариантов — деконструкция «я» до совокупностей, мистическое растворение или раскрытие в бесконечную любовь или единство, образные фигуры — не является окончательно истинным. Ни один из них. Ни A, ни B, ни C. Все они раскрепощают, развязывают «я», подрывают веру в твёрдое «я». Все они — способы смотреть, и все они раскрываются немного по-разному, а иногда и совсем по-разному.
Ещё один пример. Опять же, человек на ретрите, у которого часто всплывал внутренний критик. Недостаточно хорош, осуждение — обычные вещи. Мы немного поговорили: «Можете ли вы исследовать этот голос? Повернитесь к нему и исследуйте его как образ». И первое, что пришло, — это образы его родителей. То есть этот голос внутреннего критика констеллировался в образы обоих его родителей. Но потом он стал исследовать это более пристально и сказал: «Вообще-то, честно говоря, это не совсем мои родители, потому что мои родители были намного добрее, чем эти ребята». И опять же, это не было вопросом отрицания реальной природы своего детства: например, если оно было настолько болезненным, что я должен притворяться, что всё было радужно. Дело было не в этом; этот человек проделал большую работу.
Это, можно сказать, реалии психики, если хотите. И они не должны быть буквализированы в реальных родителей. Их нельзя сводить к тому, что «они представляют собой то-то и то-то». На практике он смог использовать чувствительность ко всему, что происходило, когда он работал с этими образами, использовать внимательность к телу, чувствительность к эмоциональным реакциям и т. д. И что произошло, так это то, что потом открылось целое множество личностей. Открылась целая плеяда персонажей. Я помню только несколько из них, но они включали в себя то, что он называл «хороший мальчик», «непослушный мальчик», «испуганный мальчик», «герой», «плохой парень». Были и другие, которых я не помню. По отношению к «плохому парню» сначала была мысль: «О, это зло». Был какой-то страх. Но на самом деле, опять же, он осмелился посмотреть чуть ближе, чуть внимательнее, и он сказал: «На самом деле это не зло. Это как театр. Это как актёр». Так открывается театр. Это определённый стиль.
Внимательность к образу, чувствительность к образу, к резонансам, которые происходят, а также, как я уже сказал, восприятие образа как образа, создаёт безопасность. Опасно то, когда образы действуют без нашего осознания или когда мы воспринимаем их буквально. Если видеть образ как образ, помнить об откликах, резонансах, обо всём этом, это оживляет его, придаёт ему определённую силу, а также отнимает то, что может быть неконструктивной силой, то, что может быть неосознанной силой.
Играя таким образом, этот человек и многие другие способны обнаружить множественность: чем больше уходит ощущение единичного «я», тем меньше внутренний критик — тем меньше сила внутреннего критика. Больше личностей в воображении, меньше внутреннего критика. И этот человек обнаружил, что через такую игру может на самом деле произойти разотождествление с обычным самоощущением, с обычным «я». То есть, опять же, мы ходим с таким конкретизированным, таким овеществлённым, неподвижным чувством «я», и мы просто принимаем это за то, кто мы есть. А исследование каким-то подобным образом приводит к разотождествлению, к текучести, экспансивности, гибкости в ощущении себя, которое становится доступным. Как сказал этот человек: «Все эти воображаемые личности — это я, и ни одна из них не является мной». И это совершенно верно. Все они — я, и все они — не я. Но с этой множественностью, которая открывается в воображении, я прихожу к пониманию, что я гораздо больше, чем я думал. Я не то, что я думал.
Он также сообщил, что благодаря всему этому он действительно смог получить доступ к ранее недоступным качествам и энергиям. Вещи, способы бытия, открытия, энергии и т. д., которые раньше были ему недоступны, стали доступны через эти имагинальные личности, так что они ожили. Они обрели силу. Не просто деконструированное «я», а оживший театр, получивший жизнь, получивший силу.
Диалог — это слово, я его посмотрел в словаре; тут не совсем то, на что я рассчитывал в плане этимологии, но я немного подкорректирую. Итак, Dia + logos: logos означает «слово», но также logos означает «рамки», «перспектива», «чувствительность», «качества». Таким образом, взаимодействуя с этими воображаемыми личностями, мы вступаем в диалог с другими перспективами, другими качествами, другими чувствами. И именно здесь возникает потенциал переоценки (transvaluation), говоря словами Ницше. Это означает взгляд на наши типичные ценности с точки зрения других ценностей, переоценка. Вся структура мысли, убеждений, бытия, способа бытия, стиля, существования рассматривается с другой точки зрения, из другого стиля, а также обсуждается с этим стилем, релятивизируется и т. д. Что-то открывается и подвергается сомнению. И если мы вернёмся к самому началу, мы получим возможность видеть по-другому, а это, как я уже сказал, является частью того, чем мы могли бы считать весь проект Дхармы: видеть по-другому. Это один из способов видеть по-другому.
