Мы продолжаем серию бесед с отечественными рэперами под названием «Главные слова». Великий философ XX века Жиль Делёз незадолго до смерти дал интервью под названием «Алфавит Жиля Делёза». Суть интервью заключалась в том, что интервьюер (ученица Делёза) называла слова в алфавитном порядке, а философ разъяснял их. Нечто подобное мы решили сделать с русскими рэперами. Эта серия интервью, с одной стороны, даст возможность лучше узнать того или иного рэпера, а с другой — позволит составить себе совокупное представление о том, что мы зовем русским рэпом. Ведь если мы принимаем факт, что русский рэп есть феномен нашей современной культуры, с которым нельзя не считаться, то нам просто необходимо такое интегральное представление о нём. Подступом к такому интегральному представлению о русском рэпе и является серия наших интервью. Ведёт беседы Андрей Коробов-Латынцев.
Очередная беседа нашей рубрики — с Младшим Сыном Неба. Рэпер, которого нет в социальных сетях и с которым можно поговорить либо при личной встрече, либо по телефону, либо по старинному способу переписки — по электронной почте. Рэпер с интересным слогом, рэпер с репутацией московского интеллектуала.
Андрей: Михаил, здравствуй! Спасибо, что согласился поучаствовать в нашем проекте! И начиная беседу, по традиции задаю тебе вопрос: «како веруеши?»
Михаил: В Бога не верю.
Андрей: А во что веруешь?
Михаил: В несокрушимость человеческого духа. Дмитрий Леонтьев писал: «Дух упрям, вопреки страданиям, которые может испытывать тело, вопреки разладу, который может испытывать душа». Только прочитав это, как будто понял, где заканчивается душа и начинается дух.
Андрей: Мне думается, мы как-то слишком легко отделяем душу от тела и дух от души… Есть в этом какая-то литературность что ли. Вот как Платон Каратаев, как у Толстого в «Войне и мире».
Михаил: Задумаюсь над твоим замечанием. Чем меньше литературности в жизни, тем лучше.
Андрей: Да, пожалуй, что именно так. А с другой стороны, без этой самой литературности у нас многого не было бы в жизни. Я имею в виду такие вещи, которые даёт только литература. Лишая жизнь литературности, например, лишая её возможности стать романом, не коверкаем ли мы жизнь?..
Михаил: Люди гораздо чаще коверкают жизнь, пытаясь наполнить её литературностью, рок-звёздностью и пр.
Андрей: Ну я имел в виду литературность иного рода. Вот «Евгений Онегин» читается в школе, и все девочки ассоциируют себя с Татьяной, а мальчики — с Онегиным, переживают некий опыт. И так же с другими персонажами, мы перенимаем из литературы опыт, не обязательно дидактический, быть может, эстетический или даже метафизический, если вспомнить тот опыт, который дал Серебряному веку Достоевский. Однако оставим литературный спор, который к тому же изначально намечался как спор религиозный! (Улыбается.)
Люди гораздо чаще коверкают жизнь, пытаясь наполнить её литературностью, рок-звёздностью
Теперь идем по схеме, и первое слово — Поэзия.
Михаил: Эээ…
Андрей: И все-таки — ты разве рэп не считаешь поэзией? Вообще? Андрей Бледный как-то мне сказал, что рэп — это либо вообще не поэзия, либо поэзия, но крайне своеобразная.
Михаил: Вряд ли что-нибудь изменится от того, что я решу считать — или не считать — рэп поэзией.
Андрей: Тогда второе слово — Слово.
Михаил: Так ничего со словами и не понял, но последнее время всё чаще думаю, что излишне их обожествлял, а силу их рассчитывал плохо.
Андрей: Теперь думаешь, что у слова не так много сил? Или ты наоборот недооценивал силу слова?
Михаил: Сила, конечно, есть, но считать себя жрецом в храме слова — гордыня, а наставлять на себя оружие — беспечность.
Андрей: А наставлять оружие на других? Я, опять же, о рэпе говорю. Как ни крути, рэп имеет дело с опасной штукой — со словом.
Михаил: На других не наставлял и не буду.
Андрей: «Нам не дано предугадать, как слово наше отзовется…» вспоминается. Ну что ж, тогда идем к следующему слову — Космос.
Михаил: Якобы где-то там есть, но я сам не видел, общих дел не имел — сказать нечего.
Андрей: Тогда о Земле что скажешь?
Михаил: На Земле забавно, очень нравится. Отпустив большие и вечные вопросы, наблюдаю за штуками попроще. Какие-нибудь газовые трубы на домах — не лекарство от рака и не мир во всём мире, но кто-то же их изобрёл, кто-то изготовил, кто-то повесил…
Андрей: Хотел бы остаться на Земле навсегда?
Михаил: А что, так уже можно?
Андрей: Можно ли хотеть остаться на Земле навсегда? Конечно! Николай Фёдорович Фёдоров вот, например, хотел же, и не только самого себя навсегда оставить на Земле, но и всех живущих, и всех умерших к тому же воскресить и оставить.
Михаил: Не знаю, всё равно что-то не то здесь.
Андрей: В смысле, в желании навечно остаться на Земле что-то неладно?
Михаил: Меня эта перспектива почему-то пугает.
Андрей: Ну что ж, тогда не будем углубляться в эту тему. Следующее слово у нас — Друг.
Михаил: Эээ…
Андрей: Нет друга у тебя?
Михаил: Так близко и часто с людьми не общаюсь, чтобы прямо дружить.
Андрей: А учитель?
Михаил: Очень благодарен Вадиму Резвому, который три года назад рассказал, как с удовольствием двигаться по жизни, а не просто терпеть её.
Андрей: Следующее слово — Безумие.
Михаил: Если человек не знает, как бороться с надвигающимся безумием (а бороться можно почти всегда, если не всегда), надо ему обязательно помочь, подсказать, принять за него решение о борьбе, потому что человек не в состоянии решать сам.
Андрей: А как бороться с безумием? Где эта грань между разумностью и неразумностью, та точка, на которой кончается разумность и начинается безумие?
Михаил: Здесь могу рассказать лишь о собственном опыте. К счастью, в человеке зашиты предохранители, поэтому грань эту пропустить почти невозможно. Очень плохо становится: музыка в голове звучит, шум толпы. Но даже когда всё плохо, разум продолжает поддакивать: ты всё делаешь правильно, продолжай убивать себя, потому что для поэтов это нормально и вообще плата за входной билет, и это дурацкий мир, который не стоит того, чтобы сохранять в нём ясность ума. Хорошо, если в такой момент окружающие проявят заботу. К счастью, меня силком притащили на йогу, к психотерапевту. Открыл мощь наблюдения за дыханием, осознанность, настоящее время, в котором нет ни печалей о прошлом, ни тревог о будущем.
Андрей: У меня вот никак с йогой не получилось, особенно с дыханием. Очень уж я нервичен, видимо, — наблюдать за своим дыханием или сердцебиением для меня невыносимые нервы…
Михаил: Хм, интересно. Но если своими способами справляешься, я за тебя спокоен.
Андрей: Меня от безумия спасает философия. А впрочем, ежели вдуматься, не она ли толкает меня в еще большее безумие?! (Улыбаюсь.)
Михаил: Так улыбаешься, словно тебе нравится этот аттракцион. Охота пуще неволи.
Андрей: Так и есть, меня этот аттракцион невероятно привлекает! А следующее слово у нас — Платонов. Андрей то есть.
Михаил: Последние пару лет Платонова не читал — плохо становится, — но три момента в голове держать продолжаю. Очень полюбил предложение из «Котлована»:
Прушевский оставил барак и отправился бриться в парикмахерскую ночных смен; он любил, чтобы во время тоски его касались чьи-нибудь руки.
Предложение невероятно надорвано и склеено точкой с запятой, в нём прекрасно всё, в нём есть сила, нежность, Родина и я.
Ещё некоторое время мучил себя важным вопросом усомнившегося Макара:
— Что мне делать в жизни, чтоб я себе и другим был нужен? — спросил Макар и затих от ужаса.
И самое главное: «А без меня народ неполный!» Петра Савельича. Размышляя о поступках и словах людей, о личных и общих решениях, вспоминаю эту реплику и стараюсь её пустить в себя. Ты делай так, и я постараюсь это принять, потому что без тебя народ неполный. А я сделаю так, и тоже, пожалуйста, постарайся это принять, потому что и без меня народ неполный.
Андрей: Да, эти последние строки очень сильные! В Воронеже рядом с моим родным философским факультетом есть памятник Платонову, и там в мрамор впечатаны именно эти строки. У Платонова, конечно, очень интересный язык. Я вспомнил о Платонове вот почему. У тебя есть песня «Куда я живу?» Или в другой песне, «Светские игры», у тебя есть фраза «роди меня отсюда». Это же совершенно платоновские фразы. Помнишь, в «Чевенгуре» Андрей Дванов говорит мертвому «Умру к тебе», или есть у него фраза «Жить некуда», то есть заметно влияние Платонова на твой язык, на мышление…
Михаил: Сам бы ни за что не подумал. Язык его, конечно, потрясает — настолько вязким, настолько шершавым кажется с непривычки.
У меня есть статья, посвященная как раз языку платоновскому. Быть может, тебе будет интересно почитать. Там как раз я пробую объяснить, отчего у Платонова такой странный слог, такие странные выражения. Однако тут не буду пересказывать свою концепцию, лучше просто дам ссылку.
Михаил: Давай, конечно. Даже не задумывался — отчего. Написал и написал человек.
Андрей: Именно! Вот он написал, а мог бы и не написать. Сказал, а мог бы и промолчать, и сколько бы тогда потеряла литература! Кстати следующее слово — Молчание.
Михаил: Распробовал в 26 — очень понравилось. До этого думал, что творчество — это смелость признаться в боли, говорить о ней вслух и желательно погромче. Люди услышат свою боль в твоей, поймут, что не одиноки, им от этого полегчает. Не знаю, легчало ли кому-нибудь от моих песен, но мне от песен, скажем, Стинга точно легчало. А так боли уже не испытываю, но и продолжительную чистую радость тоже для себя пока не открыл. Сказать было нечего, и молчать вдруг очень понравилось: трубку можно не брать, блог можно не вести, говорить можно только по делу и в очень редких песнях. Класс. Настоятельно рекомендую.
Андрей: У меня этот опыт тоже был. Но после длительного одиночества и молчания так или иначе возникает необходимость выговориться — в тексте статьи, книги или песни. И Моисей, и Заратустра после 40 лет одиночества все равно возвращаются к людям…
Михаил: Ну где Моисей да Заратустра, а где я. Да и не уходил от людей — просто не всех интересно слушать, не ко всем хочется обращаться.
Андрей: Моисей или Заратустра здесь как ориентиры, ориентиры ухода от людей в молчание и одиночество, и ориентиры возвращения к людям и диалогу. Но я понимаю, о чём ты. Я, например, тоже не могу слушать иных людей, а иным людям сам не хочу ничего говорить. Но страшнее всего, когда мне просто нечего сказать тем людям, с которыми я хотел бы говорить…
Михаил: Не переживай. Они всё поймут и так.
Андрей: Я, к сожалению, далек от такого оптимизма, слишком часто мы все друг друга не понимаем. Однако следующее слово у нас — Смерть!..
Михаил: Чёрт его знает.
Андрей: Весьма может так статься, что он знает, однако все-таки — ты ведь всё равно когда-нибудь думал о смерти? Или вообще никогда?
Михаил: Сколько ни думал, ничего хорошего не надумал. Пару лет назад прочитал совет неизлечимо больного, но при этом счастливого человека: «Не стремитесь добавить лет к жизни — добавьте жизни в годы». Стараюсь ему следовать.
Андрей: Это хороший совет. Спасибо тебе, Михаил, за беседу! Ещё свидимся, надеюсь!
Михаил: Андрей, спасибо. Всего наилучшего!
