Мы начинаем серию бесед с отечественными рэперами под названием «Главные слова». Великий философ XX века Жиль Делез незадолго до смерти дал интервью под названием «Алфавит Жиля Делеза». Суть интервью заключалась в том, что интервьюер (ученица Делеза) называла слова в алфавитном порядке, а философ разъяснял их. Нечто подобное мы решили сделать с русскими рэперами. Эта серия интервью, с одной стороны, даст возможность лучше узнать того или иного рэпера, а с другой — позволит составить себе совокупное представление о том, что мы зовем русским рэпом. Ведь если мы принимаем факт, что русский рэп есть феномен нашей современной культуры, с которым нельзя не считаться, то нам просто необходимо такое интегральное представление о нём. Подступом к такому интегральному представлению о русском рэпе и является серия наших интервью. Ведёт беседы Андрей Коробов-Латынцев.
Андрей Коробов-Латынцев: Дмитрий, здравствуй! Давай сделаем так: я буду называть слово, а ты будешь говорить, что ты думаешь о нём, что для тебя стоит за этим словом, какие смыслы оно скрывает для тебя. Или, быть может, с этим словом у тебя связана какая-то история. В любом случае будем воспринимать эту схему только как повод для свободной и непринужденной беседы, а там уж как пойдет… Начнем? Но сначала самый главный вопрос: Дмитрий, «како веруеши?»
Дмитрий «D-Man 55» Грабовецкий: Во единого Бога — Отца и Сына Божия Единородного Иисуса Христа, и Святого Духа верую!
Андрей Коробов-Латынцев: Ты христианин, это понятно из твоего творчества. А если говорить о конфессиональной принадлежности, то каково твоё христианство? Ты православный? старовер? протестант? Или какой-то другой вариант…?
Дмитрий «D-Man 55» Грабовецкий: Исторически и географически все мы имеем приблизительно один культурный код — мы православные братья во Христе. Но многие вещи понять и сформулировать я смог благодаря многолетнему общению с Андреем Бледным и пребыванию в околопротестантизме — я бы так назвал этот опыт, — поэтому при общении с православными они часто называют меня протестантом, но снисходительно терпят. Я посещаю храмы, службы, есть общение со служителями. Бледный в свою очередь критикует и поучает, с ним мы обмениваемся книгами.
А.: Теперь начинаем по схеме. Первое слово — любовь.
Д.: Наиболее ёмкое и достоверное пояснение любви, на мой взгляд, даёт Апостол Павел в послании Коринфянам: «Если я говорю языками человеческими и ангельскими, а любви не имею, то я — медь звенящая или кимвал звучащий. Если имею дар пророчества, и знаю все тайны, и имею всякое познание и всю веру, так что могу и горы переставлять, а не имею любви, то я ничто. И если я раздам все имение мое и отдам тело мое на сожжение, а любви не имею, нет мне в том никакой пользы. Любовь долготерпит, милосердствует, любовь не завидует, любовь не превозносится, не гордится, не бесчинствует, не ищет своего, не раздражается, не мыслит зла, не радуется неправде, а сорадуется истине; все покрывает, всему верит, всего надеется, все переносит. Любовь никогда не перестает, хотя и пророчества прекратятся, и языки умолкнут, и знание упразднится. Ибо мы отчасти знаем, и отчасти пророчествуем; когда же настанет совершенное, тогда то, что отчасти, прекратится. Когда я был младенцем, то по-младенчески говорил, по-младенчески мыслил, по-младенчески рассуждал; а как стал мужем, то оставил младенческое. Теперь мы видим как бы сквозь тусклое стекло, гадательно, тогда же лицем к лицу; теперь знаю я отчасти, а тогда познаю, подобно как я познан. А теперь пребывают сии три: вера, надежда, любовь; но любовь из них больше».1
По сути, если говорить языком простым, то здесь чётко дано понять, что несомненно есть добродетели и важно знать о них, но любовь всё равно значимей. Более того, она наделяет смыслом и легитимизирует множество стараний человеческих, и более того — без неё, напротив, всё рассыпается и становится бесполезным! Это несложно проследить на практике, на самом деле. На любви зиждется всё существование! Не на центробежной силе, не на трении, не на индукции и так далее…
Страх даёт выплеск адреналина, — человек становится резче, сильнее в критических ситуациях, но не имеет возможности поступать мудро и рассудительно
А.: Второе слово — страх.
Д.: Страх — это очень плохо… Сказать «порок» будет верно, но, на мой взгляд, недостаточно. Во-первых, страх — это явный признак недоверия к Богу, ведь верующий человек может смущаться, но он исполняет волю Бога, насколько это возможно, а остальное возлагает уже на Бога, уверенный в том, что Всевышний уладит всё по воле своей, намного мудрее и эффективней, раз так нужно… Во-вторых, страх блокирует добродетели и навыки человека даже с общечеловеческой точки зрения. То есть человеку, возможно, и хватило бы и силы, и умений, и времени, но он из-за боязни не берется за то или иное дело или не спасает, предположим, кого-то или себя! Ну и страх даёт, конечно, выплеск адреналина, — возможно, человек становится резче, сильнее в критических ситуациях, но не имеет возможности поступать мудро, рассудительно! Это хорошо, когда нужно успеть из-под машины спастись, но плохо в целом, по сути.
А.: Согласен с тобой. Великий Платон, кстати, определял мужество как знание того, чего следует бояться и чего не следует. Таким образом, страх — это, наоборот, незнание того, чего следует бояться, и вообще в целом — незнание. Это как раз то, о чём ты сказал: страх блокирует добродетели, поскольку мы не знаем, куда и зачем употреблять эти добродетели. В страхе мы не знаем, что делать. Ведь не случайно тоталитарные режимы так используют страх, ведь страх блокирует всё человеческое и человек бездействует!
Третье слово — долг.
Д.: Долг — это нечто, что нужно вернуть или восполнить поступками. Если говорить о нематериальных установках, то многое нам приходится оправдывать и возвращать в ходе жизни. При этом постоянно, как дамоклов меч, висит над нами: «а кому-то второго шанса не было дано!», «а кто-то прорывается и в худших условиях, пока ты жалеешь себя!» и т.д. В нас вдохнули жизнь, одели, обули, вложили в нас свои надежды, поверили в нас со слезой на глазах… Нужно жить, делать, должок отягощает душу и всё наше бытие. Но должок — хороший компас…
А.: «Хороший компас» — да, это отличное определение! Четвертое слово, кстати, книга.
Д.: Книга — это ключ! Ключ ко многим открытиям, изменениям, победам. Книга — лучшее успокоительное и очень терпеливый тренер. Если говорить о главной книге, то, конечно, это ключ к основам бытия духовного, а постфактум — бытия в целом и ключ к спасению. Как минимум, книга всегда показывает, что выбор есть, часто мы можем даже представить о его существовании и механизмах достижения…
А.: Какие книги для тебя были тренерами? Кроме Библии, конечно.
Д.: Книг, из которых почерпнул вдохновение и теоретические знания, было много. Могу лишь сказать, что за последнее время наиболее впечатлили «Лавр», «Несвятые святые» 2 и «Символы священной науки» 3— вот, пожалуй, три книги, которые помогли многие вещи в разных аспектах глубже понять!
Можно избежать множества ошибок, сократить количество впустую потраченного времени, достичь гораздо большего, если набраться терпения и быть старательным учеником
А.: Пятое слово — учитель.
Д.: Учитель — это крайне достойное звание уже потому, что выбор пал на это часто неблагодарное занятие, не на максимизацию доходов, не на карательные эффективные модели воспитания. Настоящий учитель — тот, кто не проявил равнодушия, ведь это дело в наши дни обыденное: нет денег — нет консультации, живи как знаешь… Часто людям учитель кажется отрицательно настроенным лицом, осложняющим жизнь, но это не так. Можно избежать множества ошибок, сократить количество впустую потраченного времени, достичь гораздо большего, если набраться терпения и быть старательным учеником.
А.: В твоей жизни был учитель? В смысле — реальный человек, у которого ты учился какое-то время и которого о сих пор считаешь своим наставником.
Д.: В разные годы влияли разные люди. Конечно, роль родителей объективно велика в формировании любой личности и при любых обстоятельствах. В школьные годы бабушка научила меня понимать красоту русской поэзии и литературы, в это время всё принудительное резко отторгалось, а то, что не отторгалось, доводилось до автоматизма, сдавалось и забывалось, а бабушке удалось заставить почувствовать и увлечь! Бабушка у меня учитель русского языка и литературы. А в годы прогрессирующего вовлечения в хип-хоп я познакомился с Бледным. И он повлиял, конечно, на творчество и на понимание многого, он помог увидеть за формализмом живость веры. За советом по сей день в очереди пребываю. Ну и, конечно, всегда есть люди вокруг, у которых я что-то подмечаю, вот и святые отцы говорят, что все люди, которых мы встречаем с каким-то поучением, — неспроста они рядом оказываются!
А.: Шестое слово — друг.
Д.: Друг — это очень ёмкое, разностороннее понятие. Наверное, всё-таки наиболее значимые критерии человека, которого можно назвать другом, — это жертвенность, верность, бескорыстие. Часто другу приходится жертвовать своими интересами, комфортом, а то и здоровьем, не спрашивая, что взамен. Я как человек консервативного воспитания и который большую часть жизни провёл на улицах, конечно, считаю, что это нельзя купить. И благодарю Бога каждый день перед сном в молитве за друзей, которые есть у меня, которые не забывают. Ну и в христианском контексте, конечно, высшая мера жертвенности и добродетели — положить жизнь за друзей своих.
А.: Согласен. И вообще не только дружба, но любые убеждения проверяются готовностью отдать за них жизнь. Поэтому седьмое слово у нас — героизм.
Д.: Часто героика, особенно в современном искусстве, ограничивается победой в меньшинстве, в неравных условиях, с наличием травм. Бесспорно, героизм — это всегда преодоление, всегда несогласие с заданными условиями. Но всё же я вижу еще больший героизм в отказе жать на курок при оправданных условиях, преодоление бескровное, ненасильственное. Вот тут, конечно, мы можем видеть Христа во главе и тут, в этом поле мы можем видеть великого Учителя, великого Друга и великого Воина, разумеется! Для меня героика не показная (пусть и оправданная и обоснованная) помпезность, но драма, жертвенность и глубокое духовное переживание
Феномен России в том, что при несовершенном, неказистом и зачастую начисто лишенном всякой эстетики быте, именно здесь можно было найти и множество примеров глубочайшей духовности
А.: Восьмое слово — быт. И сразу девятое — Россия.
Д.: И объединяя последние два слова… Увы, не буду первым, кто видит феномен России в том, что при непростом, несовершенном, неказистом на первый взгляд, небогатом и часто начисто лишенном всякой эстетики быте, именно здесь можно было найти и множество примеров глубочайшей духовности и массу поэтов, философов, писателей, переводимых на языки ведущих мировых держав. И именно здесь особым почетом отмечались служебные виды деятельности. Именно здесь, часто на фоне крайне сурового отношения государства к своим сынам, в ответ проявляли героизм и верность высшей степени! К сожалению, многие забывают или уже и не подозревают о таких проявлениях человека вопреки всему. Ну и по теме «бытового героизма» — впервые я сформулировал это явление для себя в 2010 году во время написания релиза «Герои каждый день». Я хотел подчеркнуть, что в быту зачастую очень много ситуаций ежечасных, где есть место героике; и в целом по ходу уже нашего диалога можно понять, что в России, будучи хорошим другом или порядочным человеком, неизбежно становишься героем, в такие условия нас ставит современная реальность! Это, конечно, не Древний Рим, но существуют аналогии с Третьим Римом…
А.: Дмитрий, благодаря нашей беседе я еще раз убедился, что тебе не чуждо абстрактное мышление. Я помню, несколько месяцев назад мы с тобой говорили про Хайдеггера, ты просил посоветовать что-нибудь почитать у него; потом мы с тобой ещё обсуждали Александра Дугина и других философов. Поэтому последнее слово в нашей беседе (после слов «Россия» и «быт») будет слово «бытие». Или даже так: «русское бытие». Ты сказал уже про русский быт, а теперь давай про русское бытие. Поскольку «бытие» — это фундаментальное понятие, о котором можно сказать либо всё, либо ничего (как это делает Гегель, когда начинает свою главную книгу), то я уточню вопрос. Во-первых, не просто «бытие», а «русское бытие». И, во-вторых, не слово, а вопрос: русское бытие — насколько оно пригодно для жизни и для творчества? Насколько оно выносимо или невыносимо? Мне вот думается, что невыносимость русского бытия (или лучше так: невыносимая русскость бытия) есть непременно условие для творчества. Пушкин, Чаадаев, Достоевский, Бердяев — все наши гениальные поэты и писатели творили в совершенно невыносимых условиях (не только бытовых, но и бытийных)! Что ты об этом думаешь?
Д.: Ну… Бытие: часть первая! (Улыбается.) Пожалуй, если ограничивать бытие рамками «русское», то я также выделил бы его в отдельный феномен. Во-первых, это всегда некая неопределенность, но при этом чёткая уверенность в том, что ты вообще очень в курсе, очень в теме! К слову, в книге Хайдегера «Бытие и время» многие философы обозначали бытие как нечто неопределенное, и по греческой версии это нечто неопределенное, но при этом каждый понимает точно, о чём он говорит, упоминая бытие (близки нам все-таки греки по духу!). Так вот, в русской интерпретации это всегда гораздо большая неопределенность, прямо бездонная!
Нам малодушными никак быть нельзя! Поэтому «русское бытие» для нас как раз и есть самая жизнеспособная и развивающаяся форма
Во-вторых, у нас чем хуже, тем лучше (ни в коем случае не путать с русофобией или оправданием массовых расстрелов). Постараюсь пояснить с нескольких позиций. Например, с точки зрения многих музыкантов (и притом многих добившихся признания) самое вдохновенное, самое сильное, самое честное время — это когда нет студии, когда нет денег, когда нужно прорываться. «Вот это тру, — как принято говорить, — слушателя не обманешь». А когда человек всего добивается, уже не кайф, уже математика сплошная и часто у многих в этот момент наступает кризис идей, депрессии глубокие, распад коллективов по разным причинам, но главное, что есть чёткая уверенность: тогда было сильно! тогда было кайф! Во многих сложившихся семьях можно услышать от супругов, чаще от жён: «Вот когда мы были студентами, не было у нас ничего, квартира съёмная, стипендия и я с животом! Но тогда я знала, что есть мы друг у друга, у нас любовь была! А сейчас квартиры, машины и ругань одна…».
И третий, самый сильный момент (тоже большим был для меня откровением). В интервью батюшку спрашивают: «Ну, вот вы двадцать лет лагерей прошли за веру, за убеждения, всё видели, наверное, а счастливое какое-то время в вашей жизни вы можете выделить?» А он отвечает: «Так там и было самое счастливое! Там Бог был близко! Где человеку сложнее, там и Бог! Что еще может быть лучше?» А вот когда люди с телеэкранов нам говорят: «В лимузин садись! Прокачу со всеми вытекающими, не то что с ветерком!» — тут нам всё понятно: вот это точно не кайф! Во-первых, нас обманывают, но это полбеды! Понятно, что ни ободрения, ни духовного роста, ни уж тем более благодати тут не найти. А нам малодушными никак быть нельзя! Поэтому «русское бытие» для нас как раз и есть самая жизнеспособная и развивающаяся форма! Наследуя корни, мы всё время стремимся к обогащению, углублению, к новым подвигам — и реальность нам охотно подыгрывает!
За книгу отдельное спасибо, кстати! К своему стыду еще не осилил целиком, но нравится!
А.: Не за что, Дмитрий! На бытии завершим на этот раз нашу беседу, с него же и продолжим в следующий раз! Спасибо тебе большое!
