Радикальная субъективность в философском гонзо-журнализме

Я сижу в кресле и чувствую на коленях вес своей эргономичной клавиатуры. Я мыслю, следовательно существую, а содержание мыслей заполняет идея, что честно — начать репортаж по радикальной субъективности в философском журнализме именно с описания того, что я, как автор, испытываю, когда пишу эти строки. В наушниках моих раздаётся мрачноватая готическая музыка, а на письменном столе лежит бумажный лист с хаотически упорядоченной ментальной картой ключевых идей, которые изольются в пространство моего текста. Ассоциативный ряд обращает меня к образу Спайдера Иерусалима, анархичного гонзо-журналиста из серии посткиберпанк-комиксов «Трансметрополитен», с сомнительной репутацией которого приходится считаться абсолютно всем, ведь его репортажи способны влиять на горизонты истории.¹

То, что я хочу назвать философским гонзо-журнализмом, превосходит — но включает — радикальную субъективность «гонзо-журналистики», опирающуюся на чистый эмпиризм великого американского психолога Уильяма Джеймса. Ведь друг Джеймса, блестящий прагматицист Чарльз Пирс разнёс вдребезги позицию только лишь чистого эмпиризма (чистый эмпиризм опирается на требование беспристрастно регистрировать предметы опытного восприятия) словосочетанием «восприятие семиотично». Иными словами, как поясняет позицию Пирса наш современник Кен Уилбер, любое восприятие есть всегда уже интерпретация, истолкование.² Вильгельм Дильтей выразил эту мысль очень просто: «Не через интроспекцию, но только через изучение истории приходим мы к пониманию самих себя».³

Если мы хотим зажечь сердца людей своим репортажем, мы должны вложить в него душу. Это подразумевает радикальную субъективность не в смысле отсутствия чистого эмпиризма и несоответствия утверждений данным феноменологических фактов, а в смысле экзистенциальной интенсивности переживания авторствующим субъектом бытия и сущего, то есть его живого и дышащего, всегда уже воплощённого самосознания.⁴ Непревзойдённым примером экзистенциальной интенсивности был и остаётся Фёдор Михайлович Достоевский. Своими текстами, душу открывающими проповедями он страстно и беспристрастно отражал, доводил до сознания моральную глубину эстетического переживания внеисторической и вместе с тем актуально-социальной действительности.⁵

Если мы хотим зажечь сердца людей своим репортажем, мы должны вложить в него душу

Когда я присмотрелся к двум существующим переводам апокрифического Евангелия от Фомы, английскому и русскому, то обнаружил значимую подробность, которую, вероятно, неким камнем можно заложить в фундамент философского гонзо-журнализма. А именно — я увидел, что в русском переводе слова Матфея, отвечающего Иисусу на заданный им вопрос, переведены как «ты похож на философа мудрого», тогда как в английском говорится «ты похож на философа сердца».⁶ Когда я пишу о философии, я не имею в виду философию только лишь рассудка: в моём представлении настоящий гонзо-философ во всех проявлениях живёт и дышит мудростью сердца.

Цельная философия сердца в моём видении возлежит на трёх платоновских китах — Истине, Благе и Прекрасном. Прекрасное проявляется сегодня в иконическом повороте⁷ от безобразия к образности радикальной субъективности. Прекрасное рождается во имя самого себя, но и во имя Блага всей жизни: в философском гонзо-журнализме эстетическое переживание позволяет преобразить как действительное многомерное общественное благо, так и вневременную благодать. И, наконец, истины рождаются в генеалогических раскопках археологических слоёв ризоматически творимой нами и через нас истории возникновения личного и общественного самосознания. И всё же благодаря «Критике способности суждения» Иммануила Канта мы понимаем, что и истинное, и благое отражаются в радикальной субъективности эстетического опыта, то есть моего соприкосновения с Прекрасным и Возвышенным, происходящем в настоящем.⁸

Настоящий гонзо-философ во всех проявлениях живёт и дышит мудростью сердца

В этом смысле очень уместно в генерируемой для меня новостной ленте социальной сети «В контакте» всплывает запостенная кем-то цитата из Генри Миллера: «Недостаточно оплёвывать прошлое. Недостаточно возвещать приход будущего. Действовать надо, как если бы прошлое было мертво, а будущее неосуществимо». В конечном счёте, что есть в нашем распоряжении, кроме настоящего и реального?