Вероятно, мы все теряем чувство реальности в той степени,
в которой погружены в свою собственную работу.
— В. Г. Зебальд, «Кольца Сатурна».
Я знаю мужчину, буддийского учителя випассаны, который пребывает в пустоте. Когда он идет по улице, мир брызжет словно фонтан, выходя из пустоты и возвращаясь обратно в неё, что переживается им как везде и нигде. Это рождает величайшее успокоение в его жизни.
Я знаю другого мужчину, учителя адвайты и недвойственности, который живет в сознавании. От момента к моменту, он подключен к нерушимому чувству, что всё есть лишь сознавание — стабильное, бессмертное и неизменное. Это рождает величайшее успокоение в его жизни.
Я знаю католичку, духовную наставницу, которая живет с Богом. Она проживает свой день в постоянном и отчетливом ощущении присутствия, находясь в отношениях с живым и любящим Другим. Это рождает величайшее успокоение в её жизни.
Разные пути внутрь
Странное дело, я вроде бы понимаю, о чем они все говорят. Когда я посещаю длинные ретриты, где практикую медитацию випассаны, мои сенсорные переживания начинают утоньшаться. Все разбивается на пиксели; весь мир чувств становится все больше похож на сон. Я начинаю распознавать вкус пустоты — но лишь вкус. Я понимаю, как это могло бы стать направлением моей практики.
Когда я погружаюсь в недвойственные учения, моё личное сознавание становится живым и всеобъемлющим. Я начинаю видеть, что у самого сознавания не может быть никаких проблем, они есть только внутри него. Я понимаю, что даже мое желание изменить мир, в своем роде, уже цельно и достигнуто. Я начинаю распознавать вкус сознавания — но лишь вкус. Я понимаю, как это могло бы стать направлением моей практики.
У самого сознавания не может быть никаких проблем, они есть только внутри него
Когда я участвую в шаманских церемониях, у меня возникает ощущение, что весь мир живой и тайно подмигивает мне. Всё наделено смыслом: вороны, летящие в небе, тени на деревьях, голос того человека, вот там, в этот самый момент. Тогда я ощущаю вкус Бога — но лишь вкус. Я понимаю, как это могло бы стать направлением моей практики.
История не была добра к вечной философии
В более невинные времена всё это воспринималось как пути к одному и тому же Абсолюту. Их считали разными культурными интерпретациями переживаний, имеющих общую сутевую основу. Эта позиция известна как «вечная философия» (philosophia perennis).
Но история не была добра к вечной философии. Традиция, в котором из различных философских школ выбирали подходящие случаи и формулировки, выстраивали их в ряд и утверждали: «Хэй, они все говорят об одном!», не выдержала испытание тщательным научным исследованием. Учёные показали, что это не просто разные интерпретации одних переживаний, но на самом деле разные переживания. Переживание бытия во взаимоотношениях с любящим Другим очень отличается от переживания живой нейтральной — и обильной — пустоты или от неизменно повседневного и естественного сознавания. Более того, выделяя лишь самый широкий общий знаменатель, мы в сущности оказываем медвежью услугу тем прекрасным частностям, уникальным ритуалам и формам, и общинам практикующих в тех традициях, которые являются реальными местами их жизни.
Переживание бытия во взаимоотношениях с любящим Другим очень отличается от переживания живой нейтральной — и обильной — пустоты или от неизменно повседневного и естественного сознавания
Постмодернисты нанесли последний удар. «Неужели вы не видите?», — говорят они. Духовные практикующие не открывают нечто объективно истинное о реальности. Они создают это. Духовная практика — это тренировка, и различные практики тренируют разные качества нашего опыта жизни.
Так и получилось, что заявления мистиков о природе Абсолюта или «предельного опыта» стали интеллектуальным табу, были отбракованы как что-то, что человечеству не имеет большого смысла изучать, и отправлены на свалку фантазий нью-эйджа.
Существует ли такой Абсолют, о котором мы все можем согласиться?
Вот только… что, если последователи вечной философии были правы? Правы не во всём, но что если они были правы в том смысле, что и правда есть что-то общее, некий абсолютный принцип, который растет в своих влиянии и значимости, принцип, объединяющий различия и частности невероятно любопытным, многообещающим и в то же время — потенциально — весьма опасным образом?
У меня есть теория. Не идеальная теория, но теория, основанная на опыте — моём опыте. И теория моя именно об этом: о взаимосвязи между нашими представлениями о реальности, и нашим переживанием реальности. Постмодернисты были правы в том, что наши идеи подтверждают для нас окружающий мир. Это также является избитой истиной в психологии, где роль ожидания в формировании опыта — это важная тема. Истинно это и для медицины, где веры человека в эффективность лекарственных препаратов или курса лечения зачастую достаточно для того, чтобы начался процесс исцеления: небезызвестный эффект плацебо. И это также может быть трюизмом в духовной практике, банальность самой Истины.
Ведь вот с чем я сталкиваюсь, когда провожу время и общаюсь с учителями и последователями всевозможных традиций: чем глубже они заходят по определенной траектории своей практики, тем больше их собственный опыт становится судьей того, что является для них истинным. За этим восхитительно наблюдать, и это восхитительно переживать, в той мере, в какой я это ощутил. Мгновение за мгновением эти люди не смотрят за пределы себя в поисках того, что реально, что имеет смысл. Скорее, эти вещи неотделимы от того, кто они, и как они живут.
Опыт — судья правды
Все эти способы — исцеляют. Каждый из этих людей говорит, что это ощущается как цельность-единство в том смысле, что разум, тело и мир становятся по мере практики всё более синхронизированными. Мы можем представить, каково это изнутри: такой обратно-связанный процесс, который становится всё глубже, так что наши идеи о том, что происходит, начинают всё больше соответствовать нашему опыту происходящего. Несложно представить, как это в свою очередь может помочь гармонизировать наши действия в мире и — учитывая, что мы получаем обратно то, что отдаём, — ответную реакцию мира. Жизнь будет ощущаться всё более интегрированной, наполненной смыслом и участием. Она даже может казаться всё более реальной, и это — поразительно парадоксальная ситуация, ведь наш опыт и так всегда уже реален. Такова природа мистического парадокса.
Это ощущается как цельность-единство в том смысле, что разум, тело и мир становятся по мере практики всё более синхронизированными
Каждый из этих людей переживает различную истину — пустоту, сознавание, Бога — но переживание этой истины, похоже, создает некие общие, пересекающиеся эффекты в нашей нервной системе: ощущение мира, уверенности и покоя. Эти практикующие говорят, что это приносит огромное облегчение, что оно позволяет им быть более щедрыми, более любящими, более открытыми. Им больше не нужно изводить себя в попытках закрыть пробел между тем, что им нужно, дабы ощущать себя в безопасности и тем, каков мир на самом деле. Они способны ослабить бдительность. А когда они расслаблены, то и мы расслаблены. Чем больше они уверены в своей истине, тем больше мы в нее погружаемся.
«Абсолют» в данном контексте — это сама Истина, то есть опыт Истины, даже если эта истина у каждого своя, и отличается в разное время. Тем не менее, хитрость заключается в том, что вам придётся выбрать. Вам придется выбрать какое-то одно направление, и сохранять приверженность этому выбору. Вы должны быть готовы верить в то, что ваш изменчивый опыт показывает вам истину.
Это, кстати, может быть и путь сомнений в отношении любых верований. Как только вы делаете выбор, что ваша позиция — истинна, то даже великое западное наследие философского скептицизма может стать основой для таких чувств уверенности и спокойствия, этакой поддерживающей вас «безопорной опорой», в чём-то схожей с некоторыми буддийскими традициями.
Примечательно, что идея гармонии между нашими представлениями, переживаниями и поведением, и воплощение этого идеала цельности, были целью по крайней мере трех школ эллинистической философии: стоицизма, эпикурейства и пирроновского скептицизма.
«В то время», — как любит говорить мой друг-философ Брайан, — «философия не была чисто теоретическим занятием. Скорее, она включала упражнения — практики — которые позволяли воплощать философию как способ жизни».
Древняя философия не была чисто теоретическим занятием. Скорее, она включала упражнения — практики — которые позволяли воплощать философию как способ жизни
И вот в чём сложность
Но вот парадокс, и, как мне кажется, оправданная критика духовных практик и духовных истин, та причина, по которой интеллектуалы столь подозрительно относятся к духовности: как только мы принимаем только одну точку зрения, то возникает ощущение, будто что-то теряется. В то время как наша собственная истина растет, все другие истины — вероятно, неизбежно — становятся менее реальными. Я вижу это даже в наиболее благонамеренных, экуменически настроенных учителях и продвинутых практикующих. И сколько бы они не говорили про «различные пути к вершине горы», на практике они всё с большей вероятностью неосознанно фильтруют всё через призму собственного опыта. И тогда всё начинает крутиться вокруг осознанности, или «отсутствия я», или «ума новичка», или интегральной теории, или сдачи и позволения, «момента сейчас», любви, «потока»… Или даже рационального восприятия, ведь если мы согласны, что такая динамика действительно есть, то значит это присуще любым граням человеческой мысли, и тем самым включает в себя и так называемые секулярные, или не религиозные, верования.
Язык, поведение, предположения, вся ориентация опытных практикующих и учителей становится всё более неотделима от тех установок, в которых они убеждены. Если ученик сонастроен со взглядами и характером учителя, это поможет понять опыт ученика. Но, если этой сонастройки нет, это может создать хаос. Это приводит к тому, что ученики начинают сравнивать свой опыт с идеалами кого-то другого, а это, в свою очередь, может привести к запутанности, отчуждению и страданию.
Эффект колодца
С некоторыми очень продвинутыми учителями создаётся такое ощущение, что чем большей глубины реализации они достигают, тем меньше они способны вообще открываться к другим точкам зрения. Будто бы они больше не помнят, каково это — освежить себя новыми перспективами. Что-то столь элементарное для каждого гуманиста — способность дать разнообразным историям и нарративам увлечь нас, наслаждение своего рода плюрализмом с высоты птичьего полета — кажется все более и более недоступной для этих ребят. Я обнаружил, что это особенно свойственно так называемым «учителям недвойственности», популярным сегодня; западные учителя буддизма, в общем и целом, кажутся более хорошими слушателями. Во всех таких случаях мы можем наблюдать прекрасное и сильное, живое выражение истины и гармонии, но вопрос этот всё же не даёт мне покоя: на какой процент знания «реальности» вы можете претендовать, если наполненный смыслом опыт других людей постепенно становится для вас всё более недоступным? Это как если бы мы ошибочно принимали свои прекрасно настроенные новостные ленты фейсбука за хроники цивилизации.
С некоторыми очень продвинутыми учителями создаётся такое ощущение, что чем большей глубины реализации они достигают, тем меньше они способны вообще открываться к другим точкам зрения
Такая вот загадка. С одной стороны, истина исцеляет. Проживать свою истину — значит жить так, когда слова не расходятся с делами и когда говоришь только о том, что действительно знаешь. Это означает целостность и верность своим принципам. С другой стороны, истина изолирует. Проживать свою истину — действительно принимая её всерьез — значит поддаться силе притяжения самой Истины, которая, кажется, постепенно засасывает практикующих в «черную дыру» специализированной уверенности, и тем самым снижает их способность встречать других людей там, где те находятся.
Если моё предположение верно — если мой кандидат на роль Абсолюта действительно подтверждается реальными переживаниями людей — что тогда делать? Если ли возможность одновременно удерживать и наши истины, и наш плюрализм?
Плюрализм позиций
Вьетнамский дзэн-буддист Тхить Нят Хань размышлял однажды на тему, что, возможно, «следующим Буддой станет сангха». Несмотря на то, что некоторые части этого парадокса верований могут быть неизбежными, идея Ханя подсказывает ответ: он говорит о важности сообщества и — если точнее — метасообщества. Старая гуманистическая игра в создание социальных кругов, любопытство в отношении других взглядов и подходов, уважение к спектру переживаний других людей в то время, как мы медленно учимся доверять нашим собственным переживаниям. С точки зрения непрактикующих это звучит как клише, но изнутри наших туннелей истины, это может быть всё сложнее и сложнее увидеть.
Оригинал статьи опубликован на сайте автора.
