Новацен и киборги на безжизненном пустыре: критика Джеймса Лавлока

Книгу Джеймса Лавлока «Новацен: Грядущая эпоха гиперразумности» (Novacene: The Coming Age of Hyperintelligence, 2019) я приобрёл в Лондоне, в книжных магазинах которого она в тот момент была выставлена среди новинок. Данное произведение представляет собой скорее 160-страничное эссе (разделённое на несколько глав-подразделов) и раскрывает предполагаемый Лавлоком сценарий стремительно надвигающегося будущего. Будущего, в котором нам не будет места, но место будет гиперразумным «киборгам» (в понимании Лавлока киборги — это «разумные электронные машины», лишённые всего биологического¹).

Примечательно, что Лавлок, легендарный создатель гипотезы Геи (встречается также написание «Гайя»), написал эту книгу в возрасте 99 лет. А на момент прочтения мною этой работы ему исполнилось 100 лет! Это настоящий долгожитель, сохраняющий трезвость ума и продолжающий активно соучаствовать в общечеловеческой рефлексии.

В плане языка книга ясная, читается легко. Есть интересные и даже неожиданные тезисы, соответствующие авторитетному статусу Лавлока как мыслителя. В этом смысле претензий нет. Серьёзные претензии, однако же, у меня возникли к содержанию и общему посылу данной работы (прошу рассматривать мой критицизм не как проявление неуважения к мэтру, а как общее возражение против некоторых аспектов позиции, пропагандируемой им и многими другими футурологами постгуманистического толка). Но обо всём по порядку.

Джеймс Лавлок является британским учёным-изобретателем, сотрудничавшим с NASA и другими ведущими организациями, естественнонаучником, автором множества патентов.

Сам себя Лавлок определяет, скорее, как изобретателя-эмпирика, занимавшегося решением прагматических задач, а не учёного-рационалиста (ибо учёные зачастую занимаются доказательством, почему какую-то задачу нельзя решить с точки зрения существующих «законов»). К примеру, в «Новацене» Лавлок описывает, как в 1950-е «в результате нелинейного интуитивного озарения» (этим автор подчёркивает крайнюю важность того факта, что есть иная, более нелинейная формы познания-мышления, отличающаяся от «аристотелевской логики») он изобрёл электронный детектор для газовой хроматографии. Этот детектор мог обнаруживать мельчайшие количества химических соединений. В 1971 году он отправился в южноатлантический регион и при помощи этого устройства обнаружил в атмосфере загрязнение хлорфторуглеродами (ХФУ), которые использовались, помимо всего прочего, в производстве холодильников. Это открытие позволило доказать, что загрязнение ХФУ распространилось в глобальном масштабе (оказывая разрушительное влияние на озоновый слой). В конечном счёте эти органические соединения были запрещены.

В 1974 году Джеймс Лавлок в сотрудничестве с микробиологом Линн Маргулис предложил концепцию системы Геи (Gaia hypothesis). Почти сразу же эта концепция была подхвачена и искажённо истолкована (как отмечает, к примеру, Кен Уилбер) последователями нью-эйджа и спиритуалистических направлений «зелёной волны» в качестве идеи о глобальном планетарно-экосистемном сверхсознании (причём возведённом в статус некоего имманентно-сакрального божества или «богини»). В действительности гипотеза Геи представляет собой нечто вроде естественнонаучного синергетического видения планетарной биосферы как единого взаимосвязанного целого. Речь о комплексной живой адаптивной сверхорганизмической системе, где биологическая жизнь оказывает непосредственное влияние на неорганические аспекты среды, тем самым адаптируя под себя условия жизни на планете. Причём изначально Лавлок говорил, прежде всего, о слое микроорганизмов (прокариот), опоясывающем Землю и активно участвующем (и участвовавшим сотни миллионов лет) в формировании планетарной среды.

По сути, Лавлок проявляет себя — по крайней мере, на страницах «Новацена» — как весьма отдалённый от мистицизма системный мыслитель, фокусирующийся преимущественно на перспективе третьего лица, применённой к коллективному биосферному аспекту (3-е л.*мн. ч.). Сам Лавлок отмечает, что сложносистемное ви́дение, необходимое для того, чтобы понять, ухватить идею системы Геи, далеко отходит от формальной и линейной логики. Такое видение представляет собою результат ухватывания многомерного нелинейного целого. Здесь можно отметить, что в терминологии Уилбера подобный уровень постформального мышления называется визионерской логикой (vision-logic); психолог Сюзанна Кук-Гройтер называет эти уровни зрелости сложносистемными стадиями (general systems stages). Однако Лавлоку это, по-видимому, неизвестно, и он, как упоминалось выше, говорит скорее об интуитивном и нелинейном озарении, а не ином уровне сознания.

В «Новацене» Лавлок примеряет на себя шляпу футуролога, хотя некоторые критики его работы называют его выкладки скорее концепциями фантаста средней руки. Если вкратце, он постулирует, что изобретение парового двигателя дало начало эпохе антропоцена, когда человечество научилось экстрагировать энергию солнца из ископаемых (в первую очередь, угля) и распространило свои технологии по всей планете. Но теперь мы на пороге новой эпохи, предварительно названной им новаценом. Это, разумеется, эпоха гиперразумных машин. Эти машины, по мнению Лавлока, быстро в своём интеллекте оставят позади человека, и мы станем вскоре чем-то вроде бесперспективного ископаемого: породив новую форму разумной жизни, сами мы сойдём на нет из-за внутренне присущих нашему виду несовершенств. Тягаться с киборгами мы не сможем. Нам суждено довольствоваться скромной ролью родителей более совершенных форм бытия. Наши «гиперразумные потомки» едва ли будут о нас помнить, а нам как виду суждено исчезнуть, вымереть, подобно динозаврам.

Благодаря очевидной гиперразумности этих машин они не станут уничтожать человечество, так как для выживания в условиях необходимости сохранения температурного баланса на планете (в ситуации разворачивающегося экологического кризиса, а также старения Солнца) машины и люди вынужденно будут кооперировать в рамках общей системы Геи. Машинам будет нужна союзническая помощь людей, так как материал, из которого они будут вначале делаться, так же чувствителен к температуре среды, как и биологические формы жизни. При выходе температурного баланса на планете за определённый рубеж наступит стремительная цепная реакция и никакая форма жизни не сможет здесь существовать (+50°C — средняя температура поверхности океана, представляющая собой, согласно Лавлоку, абсолютный максимум, за которым возникнут условия невозможности существования, причём у машин здесь не будет никаких особых преимуществ перед человеком; другими важными порогами являются +15°C, сегодняшняя температура, превышение которой приведёт к чему-то вроде стерилизации океана, и +40°C — температура, которая вызовет серьёзную цепную реакцию «парникового эффекта»… однако Лавлок считает, что такой катастрофический сценарий всё же маловероятен).

Времени на возрождение жизни (особенно разумной) в случае её тотального уничтожения попросту не хватит, так как излучение солнечной энергии стало значительно более интенсивным, чем миллиарды и сотни миллионов лет назад. Это изменило и температурные условия, с которых должна стартовать новая жизнь. Так что жизни остаётся только эволюционировать дальше… (Пока же, чтобы стабилизировать благоприятную среду, нам следовало бы, по мнению Лавлока, перейти на атомную энергию как наиболее компромиссный, эффективный и экологически безопасный вариант, что поможет предотвратить повышение температуры на планете.)

Лавлок делает упор на то, что мы всё же одиноки во вселенной. В NASA он разрабатывал методологию оценки вероятности жизни на планетах солнечной системы, — видимо, это сильно повлияло на его интерес к этому вопросу. По мнению Лавлока, вероятность стечения обстоятельств, чтобы где-то ещё произошло формирование жизни, невероятно низка. Более того, если бы до человечества где-то возникла разумная цивилизация, она бы давно уже обнаружила человечество и проявила себя. К тому же единственный путь эволюции, по его мнению, это переход от углеродных форм жизни к неуглеродным, например, кремниевым электронным формам, которые более разумны и совершенны. Мы бы давно уже встретили этих внеземных киборгов, достигших сингулярности в своих местах обитания.

При всём этом Лавлок называет себя сторонником антропного космологического принципа. По сути это идея о том, что коль скоро разумная, сознающая жизнь по факту всё же возникла в столь невероятных условиях во вселенной, а именно — на планете Земля (представляющей собой, несомненно, естественное продолжение вселенной), то вселенная как таковая должна быть по внутренней своей структуре предрасположена к формированию разумной жизни. В интегральной философии Уилбера говорится о градиенте, или уклоне, Космоса в сторону эволюционного Эроса, или творческой самореализации Духа путём самотрансценденции. Взгляд Лавлока не настолько целостен и всеобъемлющ, как у Уилбера, но антропный принцип указывает в некоем сходном направлении.

На самом деле в книге «Новацен» Лавлок выступает как отъявленный редукционист и флатландец. Судьбоносная ошибка Лавлока состоит в том, что он приравнивает сознание к разумности (intelligence), связанной с вычислительными мощностями, не понимая, что сознание, прежде всего, это сознавание, интериорность, глубина или квалия внутреннего мира сознаньевости. В итоге в попытке помыслить дальнейший шаг эволюции, которая, согласно антропному принципу, способствует возникновению разумной (то есть сознающей) формы жизни он ошибочно считает киборгов-роботов наделёнными сознанием существами; естественным продолжением органической эволюции; следующим, более совершенным этапом.

Но никакой квалии у киборгов нет и едва ли таковая у них возникнет, сколь бы ни фантазировали мы об этом, желая вдохнуть жизнь в кибернетического голема, уподобившись то ли колдунам, то ли самому творцу мироздания. Киборги — это рукотворные артефакты (пусть и самоорганизующиеся), лишённые того, что Уилбер называет внутренними квадрантами, или интериорностью (interiority). Иными словами, они лишены субъективности и межсубъективности — в широком смысле этих понятий. В этом аспекте взгляд Уилбера более уравновешен: он говорит о перспективе расширения способностей человека технологиями, а не о скоропалительной полной замене биологических мозгов электронными транзисторами (будь то через загрузку сознания в электронные носители, как представляют себе некоторые трансгуманисты, или же просто через отмирание биологических видов, которые будут заменены кибернетическими системами).

Увы, будущее, описанное Лавлоком, достойно разве что сериала «Чёрное зеркало». В одном из эпизодов этого сериала показан мир спящих несознающих кибернетических систем, уничтоживших последние остатки человечества. Это выжженная земля, лишённая всякой глубины, всякого сознания, эффективная безжизненная машинерия.

Примечательно, что редукционистские гипертрофированные прогнозы сторонников «киборгизации» в отношении искусственного интеллекта критикуют и авторитетные специалисты в сфере технологий, такие как Кевин Келли, сооснователь известного технарского журнала «WIRED» и автор книги «Неизбежно», на русском языке опубликованной издательством «Манн, Иванов и Фербер». Статья Келли «Миф о сверхчеловеческом искусственном интеллекте» (The Myth of a Superhuman AI, 2017 [оригинал. на англ.]) посвящена тому, что он вместе с редакторами «WIRED» остроумно назвал the AI cargo cult — «карго-культ искусственного интеллекта [ИИ]».

Келли последовательно разбирает и деконструирует распространённый сегодня «символ веры» о грядущем рождении «сверхчеловеческого ИИ», не отрицая при этом колоссальной роли, которую будут играть — и уже играют — эти технологии в нашей жизни. Это кредо, как отмечает Келли, некритично исповедуют и воспроизводят такие известные деятели, как Илон Маск, Рэй Курцвейл, Сэм Харрис, Билл Гейтс и др. Включает оно такие убеждения:

• ИИ уже становится умнее нас, и его мощь растёт экспоненциально.
• Мы создадим ИИ общего назначения, похожий на наш собственный.
• Мы способны создать человеческий интеллект [разум] на базе кремния.
• Интеллект способен расти без ограничений.
• После взрыва сверхинтеллекта [или сверхразумности] он поможет нам решить все наши проблемы.

Себя Келли объявляет еретиком, возражающим этому «ортодоксальному канону», и предлагает пять еретических утверждений, которые, на его взгляд, имеют под собой больше оснований:

• Интеллект [intelligence — «разум», «разумность»] не одномерен, поэтому концепция «умнее людей» не имеет смысла.
• Ни у людей, ни у ИИ нет сознания общего назначения.
• Эмуляция человеческого мышления на других носителях будет ограничена стоимостью его создания.
• Размерности интеллекта не бесконечны.
• Интеллект — всего лишь один из факторов прогресса.

В этой замечательной статье он призывает быть более осторожными в заявлениях и проделать необходимую работу по комплексному осмыслению таких понятий, как «разумность» и «сознание», о которых мы знаем необычайно мало. К слову, сам Келли является одним из немногих футурологов и экспертов в сфере технологий, знакомых с уилберовским интегральным подходом (см. беседу между ним и Уилбером «Исследуя техниум: технология, эволюция и Бог»).

Ни Лавлок, ни трансгуманисты (в чьих концепциях интегральный философ Майкл Зиммерман подметил ярко выраженные религиозные мотивы) в большинстве своём не понимают проблемы сознания и духа вообще. Сознание представляется им или в третьем лице как просто компутационные способности, или, если в первом лице, в лучшем случае как некое одномерное плоское (гипер)рационализированное присутствие, возведённое в абсолют, — в шутку это можно назвать «рацио на стероидах». Между тем нам уже известно благодаря интегральным исследованиям сознания и таким дисциплинам, как эволюционная психология, психология (вертикального) развития и психология состояний сознания: то, что мы считаем сознанием — наше обыденное рассудочное разумение — есть, по выражению Уильяма Джеймса, лишь специфический подвид сознания, отделённый тонкой плёнкой от многообразного потенциала иных форм сознания. Это узкая полоска спектра, тогда как полный диапазон пространства сознания включает в себя колоссальные, неведомые объёмы глубины и интенсивности (порою прозреваемые человеком в пиковых опытах).

Ключевым свойством сознания является не способность к вычислениям и решению проблем, а сам простейший факт сознающего бытия, сознавания, бытийной «самоосвещённости». Уилбер утверждает, что Декарта неверно поняли, сведя его максиму cogito ergo sum к рассудочному мышлению и ratio. Декарт, если глядеть в корень, в действительности имел в виду нечто более непосредственное: не «мыслю, следовательно существую», но «сознаю, следовательно существую». Сознавание есть неоспоримый datum бытийности, существования, жизненности Космоса. Оно вшито в ткань вселенной настолько, что от него не отделаться простой редукцией разумности к вычислительным способностям. Наша попытка вдохнуть жизнь в кибернетические куклы должна учитывать эту бездонную тайну сознания, раскрывающую перед нами многообразие внутренних пространств.

И тут имеет смысл отдельно остановиться на одном моменте. В глаза бросается эмоционально-аффективный тон обсуждаемой нами книги Лавлока. Автор буквально пишет, мол, дорогой человек, ты живёшь на престарелой планете и сам ты престарелый вид. Тебя ожидает исчезновение. Здесь нечего переживать, что ты удостоен такой скромной чести быть прародителем более совершенной расы разумных существ. Пришла пора уступить дорогу. Поскольку эти слова написаны 99-летней рукою, трудно не подозревать автора в проецировании собственной неумолимо надвигающейся смертности на всё человечество в целом — то есть в необоснованном масштабировании её до целого человеческого вида или даже целой категории сознающих существ («углеродных форм жизни»).

Мысль унести с собой в могилу всё человечество разом, — по крайней мере на уровне концептуальной фантазии, — прикрыв это мнящимся автору рождением нового, более совершенного вида неуглеродных разумных существ, возможно, служит Лавлоку некоторым интеллектуально-рационализирующим утешением перед надвигающейся завесой Неведомого, чем-то вроде «атманической проекции». («Проект Атман» — это термин, введённый Уилбером в одноимённой книге для обозначения форм деятельности по избеганию осознавания смертности индивидуального «я». Таким образом личность замещает интуицию подлинно бессмертного измерения надличностного духа [санскр. атман]. Замещение производится чем-то символическим, ограниченным и временным, на что индивид проецирует некую «бессмертную сверхценность» в попытке справиться с базовой экзистенциальной тревогой.)

В действительности в космических масштабах наша цивилизация всё ещё очень юна, по крайней мере в плане своей психологической зрелости. Мы пытаемся создавать интеллектуальные технические системы и грезим о демиургических способностях вдыхать в них подлинную жизнь («разумность»), но системам этим очень далеко хотя бы до статуса Пиноккио — этого сказочного деревянного киборга-буратино, жаждущего стать настоящим человеком. У наших кремниево-электронных творений практически нет ни единого шанса обрести подлинную разумность-как-сознаньевость хотя бы потому, что пока что исследователи опираются на философию «упс, авось да получится»: авось в условиях нашего тотального невежества о природе сознания каким-то образом наличие самообучающихся алгоритмов у кибернетических систем вдруг приведёт к тому, что они начнут себя сознавать, то есть обретут «эмерджентное» свойство сознаньевости, или квалии.

(Гораздо выше, на мой взгляд, вероятность, что свойство протосознания, а возможно — и полноценного сознания, будут иметь «живые программируемые организмы». Создание таких организмов-артефактов, о котором было объявлено в январе 2020, порождает целую плеяду «неудобных» биоэтических вопросов. Механические «кремниевые» роботы — «киборги» в понимании Лавлока — вряд ли когда-нибудь будут обладать квалией, или живым внутренним сознаванием, в особенности если исследователи продолжат подходить к вопросу сознания сугубо редукционистски, как это происходит повсеместно сейчас. Однако по-настоящему живые, можно сказать — животные, гибридные роботизированные организмы имеют все шансы на бытие, протосознавание… а следовательно — и страдание от экзистенции. Вот здесь и будет важен критерий разумности: чем разумнее существо, тем меньше морального права мы имеем на его эксплуатацию и тем выше вероятность, что ему будет присуща интуиция свободы или хотя бы, выражаясь павловскими терминами, «рефлекс свободы». К тому же, хотя и планируется, что эти живые биороботы будут использоваться в медицине, в будущем также могут наблюдаться и опасные злоупотребления такого рода технологиями — как сознательные, так и непреднамеренные, — приводящие к биотехногенным катастрофам. Человечество отчаянно нуждается в подлинно интегральной биоэтике для того, чтобы приступить к сколь-нибудь адекватной проработке этих вопросов. Иначе мы рискуем сотворить себе реальность, мало чем отличающуюся от кроненбергианского хоррора.)

Таким образом, юности нашей человеческой цивилизации характерно то, что мы пытаемся решать такие сложные вопросы, как создание новых форм жизни или «разумного» искусственного интеллекта, не опираясь хотя бы на все накопленные человечеством знания о природе и структуре психики, сознания, духа (не говоря уже о проведении собственных авангардных исследований, опираясь на эту интегральную тотальность познаний). Вместо того чтобы провести экстенсивную интеграцию всех человеческих знаний, трансформировав при этом собственное разумение, собственное сознание, своё чувствующее сознавание (сделать то, к чему призывает интегральный метаподход), — создав при этом сообщества преобразованных практиков, активно вовлечённых не только в исследовательские процессы, но и в общественно-экономическую деятельность на планете, — наши учёные, инженеры и публицисты пытаются кавалеристским наскоком и «не снимая ковбойских сапог» штурмовать бастионы тайны вселенских масштабов — тайны сознания, внутреннего измерения объективного духа. Они это делают, всецело игнорируя мудрость, накопленную за последние тысячелетия² (но ещё толком не осмысленную) человеком как видом действительно сознающих и социальных существ.

Проблема недостаточной цельности наших познаний ведь не в том, что мы не овладели всеми семиотическими означающими — не выучили всех классификаций и не прочитали все основные философские и психологические нарративы, написанные в разных культурах на разных языках и в разные времена (чего мы, впрочем, тоже не сделали). Проблема не в нарративно-дискурсивном знании, а в знании парадигматическом, воплощённом, экзистенциально преобразующем, обретаемом через стяжание и интериоризацию мудрости.

Нам и нашим исследователям-практикам ещё только предстоит осуществить неминуемо длительное странствие по раскрытию непосредственного доступа к референтам этих многообразных означающих (таких знаков, как «сознание», «психика», «разумность», «дух» и даже «бессознательное»). Только тогда, в результате многообразных трансформаций сознания (что включает в себя не только когнитивно-интеллектуальную, но и чувственно-эмоциональную и телесную формы бытия), смогут наши мудрецы грезить в своих мечтах о корректных означаемых при встрече с соответствующими полифоническими знаками-загадками.

Ситуация юности нашей цивилизации такова, что сегодня подавляющее большинство лидеров мнений (будь то в науке, культуре, обществе или искусстве) даже ещё и не начинали этого длительного странствия, а уже фантазируют и навязывают нам апокалиптические прогнозы, связанные с самой сердцевиной того, что значит быть-в-мире. Они поучают человечество прямыми экспертными рекомендациями, уподобляясь, тем самым, «слепым поводырям слепых». Их прогнозы, подобно пелевинским психическим химерам, раздаются в эхо-камерах как массовых, так и специализированных медиа (чьи послания навязчиво предъявляют себя нам со всех сторон), оглушая наш здравый смысл и мешая расслышать тончайшие звучания подлинно глубокой, а посему — редкой, мысли.