Пороговость и переходность текущего исторического момента становится единственно важным лейтмотивом кисти творца 21 века. Онтологии прошлых столетий перемалываются в жерновах цивилизации, несущейся навстречу своему энигматичному будущему. Предел ускорения социально-биологической эволюции, фазовый переход на новый качественный уровень нашел свое выражение в концепциях Владимира Вернадского, Пьера Тейяра де Шардена, Эрвина Ласло и многих других. Патовость предстоящей ситуации, ее вездесущность и несоизмеримая важность, граничащая с трагедией, порождает как эсхатологический пессимизм, так и светлую надежду на то, что человек, этот удивительный комплекс сознания и материи, сможет превозмочь заблуждения и ошибки былых веков. Судьба мира — в руках обезьяны, запутавшейся в себе. Именно в таких условиях становится жизненно необходимым создать громкое художественное высказывание, способное разрушить воздушные замки локального, универсализирующего мышления — главной химеры, питающей войны, и заставляющей брата ненавидеть сестру, а сестру — брата. К одним из последних таких высказываний можно отнести свежую картину Даррена Аронофски «Ной».
Онтологии прошлых столетий перемалываются в жерновах цивилизации, несущейся навстречу своему энигматичному будущему
Библейский миф о потопе является для Аронофски подспорьем, герменевтической точкой отсчета, но ни в коем случае не статичным каноном: культура — живая ткань из перетекающих друг в друга смыслов. Но эта точка отсчета выбрана очень верно и метко, потому что из нее мы узнаём, что демиург Вселенной испытал глубокое разочарование в людском роде спустя лишь десять поколений после создания первых людей, Адама и Евы. Сознание, этот дар и проклятье, отличающее человека от остальной природы, является основой нашей экстатичной степени свободы в деле наделения сущего символическим. Именно символическое измерение, то есть способность выстраивать ориентиры внутри семантической Вселенной, опосредуя таким образом линию своих действий, и отличает человека от остальных представителей животного мира. Многие умы не раз говорили об этом и выстраивали ряд концепций, обнаруживающих в себе общую морфологию: будь то animal symbolicum Эрнста Кассирера, третий мир Карла Поппера или общая семантика Альфреда Коржибски.
Как мы все сейчас знаем, именно западный тип цивилизации с его проективно-конструктивным отношением к действительности (данное отношение является лишь одной из возможных «карт реальности», если использовать терминологический аппарат Коржибски) утверждает гегемонию и власть, императивно нарекая консюмеризм, рыночный прагматизм и радикальный индивидуализм (социум как сумма несовместимых релятивностей) высшей ценностью и абсолютным благом для каждого человека, живущего на Земле. Отмежевание от мира, изоляция субъекта от реальности переживаемого привели к тому, что Готфрид Бенн называл «шизоидной катастрофой и Западным неврозом». Рационализировав мир, мы предали забвению мир субъективного опыта и даже утверждали, что его не существует.1
Человек не понимает, что такие бинарные оппозиции как иррациональное/рациональное, субъективное/объективное, материя/сознание суть стороны одной медали и что совсем не обязательно и даже ошибочно симпатизировать одной из них, отсекая другую. Всем нам стоит обратиться к комплементарности, взаимодополняемости этих начал, а не к их противопоставлению. Дуглас Хофштадтер писал: «Недооценка появления и характера самосозерцающей мысли — слишком высокая цена, заплаченная нашими редукционистскими предками несколько поколений тому назад за освобождение науки от теологии». Я позволю себе дополнить его слова следующим образом: универсализация какого бы то ни было аспекта реальности, являющаяся следствием мифологического соблазна упрощения, это слишком высокая цена за то чувство комфорта, которое дает ложное представление о всезнании.
Картина Аронофски делает акцент на возвращении к этому утраченному исконному единству природных начал, к тому, что Бруно Латур называл антропологической матрицей, а также к самой основе христианского этоса — caritas, то есть любви к ближнему. В деле прояснения посыла фильма уместно процитировать слова Всеволода Вильчека:
Частичная утрата (ослабленность, недостаточность, поврежденность) коммуникации со средой обитания (дефект плана деятельности) и себе подобными (дефект плана отношений) — и есть первоначальное отчуждение, исключавшее прачеловека из природной тотальности. Данная коллизия глубоко трагична. Как трагедия она и осмыслена в мифе об изгнании перволюдей из рая, причем в мифе метафорически воплощено представление об утрате как плана деятельности («съедение запретного плода»), так и плана отношений в сообществе («первородный грех»). «Изгнанный» из природной тотальности, ставший «вольноотпущенником природы», как назвал человека Гердер, прачеловек оказывается существом свободным, то есть способным игнорировать «мерки вида», преступать непреложные для «полноценных» животных табу, запреты, но лишь негативно свободным: не имеющим позитивной программы существования.
Мы оказались в лиминальном положении и сейчас, как никогда раньше, сильнее всего нуждаемся именно в этой новой экзистенциальной программе, которую нам предстоит воплотить в жизнь на хрупкой бледно-голубой точке, что мы зовем домом.
Мартин Хайдеггер однажды сказал: «Только Бог еще может нас спасти». Несмотря на всю сложность движения его мысли, я позволю себе следующую интерпретацию. Под Богом здесь можно понимать некое радикальное индетерминированное событие, которое поставит перед культурой прошлого, культурой изоляции от мира и его объективирования2, вызов, в ответ на который мы можем или измениться, или стать угасшей легендой в утробе Вселенной. Это находит прямые пересечения с выводами, которые можно сделать, посмотрев на так называемую вертикаль Снукса-Панова: мир стоит на пороге тяжелого системного кризиса, драматичность и масштаб которого сопоставим с возникновением жизни на Земле. Все эти смыслы имплицитно присущи творению Аронофски, он показывает нам величайшую трагедию и испытание, которое затрагивает всех и каждого. Потоп — это расплата экосистемы за безрассудное потребление ресурсов, за чревоугодие (па в сторону вегетарианской диеты в фильме), за расколдованный мир и железную клетку современности, если говорить словами Макса Вебера.
Даррен Аронофски, без сомнений, визионер информационной эпохи. Каждый его фильм — о сложном, тернистом пути души человека, о поиске и надежде. Так, в «Пи» мы видим молодого ученого, компульсивно ищущего абсолютную математическую истину, в «Реквиеме по мечте» — нам рассказывается об утопических мечтах романтиков, попавших в капкан порочной привязанности, в «Фонтане» — мы становимся свидетелями отчаянных попыток обуздать стихию смерти. И здесь я должен осветить еще один важный, даже пророческий момент в фильме. Фридрих Ницше говорил о двух началах в человеке — аполлоническом и дионисийском. Аполлоническое начало заключает в себе типично мужские качества: порядок, строгость, линейность, гармонию, рацио, индивидуальность. Дионисийское же отлично подходит для описания мистерий, в которых растворяется человек, и отождествляется со стихийностью и хаотичностью, столь присущей природе, а значит (следуя из патриархального дискурса) и иррациональной женщине.
Если мы примем эту классификацию (которую в более современном виде можно встретить, скажем, в работах Пьера Бурдье), то увидим, что именно первый поведенческий тип претендовал на монополизацию знания в древних культурах, порождал религиозные войны, наряду с такими продуктами культуры как архитектура, алфавит3, описание и дальнейшее подчинение явлений природы. В «Ное» говорится о том, что право и привилегия отвечать за мир всегда передавались от отца к сыну, но в конце фильма Ной нарушает этот принцип и говорит, что возродить мир предстоит женщине и ее дочерям. И в этом ключевом моменте выражается подлинный и смелый гуманизм картины, достойной 21 века, в котором половина населения планеты до сих пор расценивается как люди второго сорта, которыми нужно «владеть».
В возвращении к единству и тому, что упускается из виду западным человеком как минимум с момента начала активной индустриализации и экспансии — а фильм создан именно для западной аудитории — можно увидеть еще один крайне важный момент. Европейский мир провел масштабную операцию по десакрализации действительности и механистической редукции, отголоски которой встречаются даже после открытия квантов и феномена эмерджентности. Но желание соприкосновения с трансцендентным планом бытия никуда не делось, оно не исчезло вопреки расхожим ожиданиям. Эрик Дэвис написал книгу4 о судьбе данных желаний, о том, как они оказались вытесненными в полуартикулируемые мистические элементы культуры. На бытовом уровне пример этой исключенности можно увидеть в том, каким неиссякаемым спросом пользуется эзотерико-метафизический фастфуд, продающийся в каждом книжном магазине современности. Цикл производства и потребления, питаемый сугубо утилитарными намерениями, ампутирует жизненный мир человека. Человек испытывает тоску по чему-то иному, по более глубокому и полному существованию, и помещает в печь своего обеспокоенного сознания второсортный и вредный продукт, в результате чего получает мнимое спокойствие на некоторое время.
Но парадоксальность тех поверхностных рецепций, что он успел перенять, и повседневного быта, состоящего из нерефлексируемых автоматизмов, приводит лишь ко все большей неудовлетворенности жизнью. Избежать этой ловушки можно посредством того, что я бы назвал демистификацией мистического. Должно признать существование иных планов реальности (а реальность — это скорее постоянный динамический процесс оформления сознанием потока информации, нежели статичный объект, существующий «сам по себе»5), но не строить на их основе прокаженную избыточную метафизику, которая во времена глобализации и детерриториализаций способна принимать поистине устрашающие формы. И в этом деле новая картина Аронофски также преуспевает, ведь возвращение к утраченному единству, очищенное от метафизики дуалистического предрассудка, столь характерного для европейской цивилизации, способно высвободить мир из кризиса постмодернистской культуры.
Я нахожу эту картину одним из наиболее важных продуктов масс-культуры за последние несколько лет. Мир действительно нуждается в великом синтезе чувств, интеграции знаний и объединении стремлений. В ином случае мы можем не преуспеть в преодолении того вызова, что бросит нам ближайшее будущее. Завершить свой очерк я хочу мудрыми словами Карла Сагана: «Всё, что работало раньше, всё, что разжигало эти безумные страсти: расовый, сексуальный, религиозный шовинизм — больше не работает. Появляется новое сознание, которое воспринимает Землю как единый организм, и мы понимаем: организм, который ведёт войну сам с собой, обречён».
Рекомендуемая литература
«Мы смотрим на мир через зеркало заднего вида»: интервью Маршалла Маклюэна журналу Playboy. — 1969.
Benn G. Provoziertes Leben. — Ausgewählte Prosa, 1954
Korzybski A. Science and Sanity: An Introduction to Non-Aristotelian Systems and General Semantics. (Preface by Robert P. Pula.) — Institute of General Semantics, 1994.
Бурдье П. Социальное пространство: поля и практики. Сборник статей. Составление, общая редакция перевода и послесловие Н. А. Шматко. — М., 2005.
Вебер М. Избранные произведения. — М., 1990.
Вернадский В. Биосфера и ноосфера. — М.: Айрис-пресс, 2012.
Вильчек Вс. Алгоритмы истории. — М.: Аспект Пресс, 2004 г.
Делёз Ж., Гваттари Ф. Анти-Эдип: Капитализм и шизофрения / пер. с франц. и послесл. Д. Кралечкина; науч. ред. В. Кузнецов. — Екатеринбург: У-Фактория, 2007.
Дэвис Э. Техногнозис. Миф, магия и мистицизм в информационную эпоху. Переводчик: Станислав Кормильцев, Е. Бачинина, Владимир Харитонов. — Екатеринбург: Ультра.Культура, 2008.
Кассирер Э. Опыт о человеке / Пер. А. Муравьева // Проблема человека в западной философии. — М., 1988. — С. 3–30.
Ласло Э. Революция сознания. Трансатлантический диалог (в соавторстве с С. Грофом и П. Расселом). — М.: АСТ, 2004.
Латур Б. Нового времени не было. Эссе по симметричной антропологии. — СПб.: Изд-во Европейского ун-та в Санкт-Петербурге, 2006.
Налимов В. Спонтанность сознания. Вероятностная теория смыслов и смысловая архитектоника личности. — М.: Академический проект, 2011.
Ницше Ф. Рождение трагедии из духа музыки. Перевод — Г. А. Рачинского.
Панов А. Д. Единство социально-биологической эволюции и предел ее ускорения. Историческая психология и социология истории. Номер 2(2) / 2008.
Поппер К. Р. Объективное знание. Эволюционный подход. Пер. с англ. Д. Г. Лахути. Отв. ред. В. Н. Садовский. — М.: Эдиториал УРСС, 2002.
Прибрам К. Языки мозга: Экспериментальные парадоксы и принципы нейропсихологии. Перевод с английского Я. Н. Даниловой и Е. Д. Хомской. — М.: Издательство «Прогресс», 1975.
Сёрл Дж. Открывая сознание заново. — М.: Идея-Пресс, 2002.
Тейяр де Шарден П. Феномен человека. — М.: Наука, 1987
Хайдеггер М. «Только Бог сможет еще нас спасти…». Беседа сотрудников журнала «Шпигель» Р. Аугштайна и Г. Вольфа с Мартином Хайдеггером 23 сентября 1966 г.
Хайдеггер М. Вещь. В переводе В. В. Бибихина.
Хофштадер Д., Деннет Д. Глаз разума. — Самара: Бахрах-М, 2003.
