Оригинал текста на англ. языке был опубликован в официальном блоге автора на «LinkedIn».
Когда я был молодым доктором, на третьем десятилетии своей жизни я получил аспирантскую стипендию у ведущего эндокринолога страны. Моя страстная любовь к учёбе не ослабевала. Я уже закончил одну двухлетнюю ординатуру и получил квалификацию в медицине внутренних болезней. В то время, в начале 70-х годов, ординатура требовала хорошей стипендии хотя бы для того, чтобы можно было свести концы с концами, а мне ещё нужно было поддерживать свою семью. Однако я не был счастлив на своей работе. У меня был авторитарный научный руководитель и всё своё время я проводил в его лаборатории, либо вкалывая йод лабораторным крысам, либо проводя их вскрытие, чтобы изучить, какое влияние оказывал йод на их организм.
Эндокринология, занимающаяся исследованием гормонов, выделяемых эндокринной системой, является точной и технической специальностью. У меня гораздо большее воодушевление вызывал осмотр пациентов, нежели необходимость пахать в лаборатории, но меня всё ещё очаровывал детективный элемент подобной работы. Теперь, сорок лет спустя, исследование трёх гормонов, выделяемых щитовидной железой, кажется чем-то очень простым, однако в то время огромную актуальность имело то, что мой научный руководитель был одним из первооткрывателей в сфере исследований гормона обратного трийодтиронина. Мы трудились в атмосфере интенсивной конкуренции, соревнуясь с другими исследовательскими командами, работавшими в этой области: весь наш мир должен был сузиться до размеров щитовидной железы.
Во время очередного собрания сотрудников лаборатории я начал испытывать неудовлетворение. Мой научный руководитель решил проверить мои знания перед всей группой: «Сколько миллиграмм йода вкалывали в своих крыс Милн и Грир в статье 1959 года?» Речь шла об основополагающей экспериментальной работе, но я ответил небрежно, коль скоро ему всё равно, на самом деле, не нужна была информация, — он просто хотел поставить меня в трудное положение перед другими сотрудниками:
— Может, две целых одна десятая миллиграмм. Я посмотрю точную цифру.
— Эти сведения должны быть вбиты в твою голову! — раздражённо рявкнул он. Все в комнате замолчали.
Я встал, подошёл к нему и уронил ему на голову большую папку с бумагами.
— Теперь они вбиты в твою голову, — ответил я и вышел.
Я был раздражён. Я вышел на парковку и неуклюже попытался завести свой побитый Фольксваген Жук — автомобиль, ставший символом борющихся с трудностями молодых профессионалов. Мой научный руководитель последовал за мной, красный от злости, с криком: «Ну всё, пришёл конец твоей карьере!»
Затем он наклонился ко мне и с подчёркнутым самообладанием, призванным скрыть его злость, сказал:
— Не делай этого, — предупредил он, — ты подрываешь всю свою карьеру. Я могу сделать так, чтобы твоей карьере пришёл конец.
Это было правдой. Разойдётся молва, и без его рекомендации у меня не будет будущего в эндокринологии. Но в моём понимании я не подрывал свою карьеру — я давал отпор тому, кто попытался унизить меня перед другими людьми. Мой импульсивный мятеж был инстинктивным и всё же очень необычным для меня.
Я завёл свой «Фольксваген Жук» и оставил его стоящим на парковке у госпиталя.
Молва и вправду разошлась, и меня ожидала перспектива безработицы (за исключением какой-то халтуры, которая могла бы мне попасться, самого низкооплачиваемого тяжкого труда в бостонской медицине). Мучения следовали за мной. Все эти мысли посетили меня менее, чем через пять минут спустя. Из-за этого я заехал в бар по дороге домой, перед тем как сообщить эти ужасные новости своей жене Рите.
В религии есть старинная присказка: для веры нет никого опаснее, чем вероотступник. Бостонская медицина была моей истинной верой. Я не намеревался от неё отрекаться. Если бы вы спросили меня за день до того, как я уронил папку с бумагами на голову знаменитого врача, то я бы поклялся ей в верности. Честно говоря, у меня не было никаких причин становиться перебежчиком, по крайней мере рациональных. Из церкви не уходят, если нет какой-то другой церкви, к которой можно примкнуть. Однако единственный способ увидеть, есть ли демоны за пределами круга, это выйти за ту черту, которая вас защищает. Это было подлинное начало жизни, сотканной из откровений. Я не могу приписать себе авторство каких-либо из них, однако тайная сила внутри меня незримо расчищала мне путь.
И всё же я и вправду оказался перебежчиком и вскоре взялся за «халтурную» работу в отделении реанимации, где я стал наблюдать не только физические травмы своих пациентов, но и их душевную боль. Я начал писать об этих переживаниях, что и положило начало моей карьере в интеграционной медицине, а также писательской деятельности.
Вывод: следуйте за своим блаженством.
