Дизайн — метод агрессивного осмысления реальности. Когда я говорю «осмысление», имею в виду не размышление и понимание или некое внутреннее рефлексивное движение ума, направленное на проявление смысла явлений, а действие, направленное вовне, наружу, когда вещам и предметам навязываются идеологические установки, изначально им не присущие.
Скажем, солонка, напоминающая мышку, — уже не солонка.
~
Очевидно, дизайн мог бы стать мощным психотропным оружием, способным изменить автоматические, дорефлексивные установки человека, обитающего в поле его досягаемости. Проблема в том, что оружие это осознаётся именно как оружие довольно редко даже теми, кто его применяет, и, таким образом, зона военных действий напоминает в большей степени стихийное бедствие — когда молнии летят во все стороны, поражая всех без разбора, и вода прибывает настолько быстро, что затапливает всё вокруг, не щадя ничего — на мили и мили — до самого горизонта.
Дизайн мог бы стать мощным психотропным оружием, способным изменить автоматические, дорефлексивные установки человека
Важно понимать при этом, что сам по себе дизайн как метод абсолютно нейтрален в плане идеологии: идеологичным он становится, как только мы начинаем его применять с той или иной целью.
~
Для того чтобы понять, как действует дизайн, как он «работает», нужно прежде осознать, что человек обитает в пространстве скрытых, дорефлексивных реакций. Ты можешь часами таращиться на солонку, не понимая, почему она вызывает у тебя умильное чувство, пока кто-нибудь не обратит твоё внимание на то, что солонка эта изготовлена в форме мышки, но не просто «мышки», а мышки, как две капли воды похожей на ту, что была у тебя в детстве, что была у всех у вас в детстве, скажем, в начале семидесятых…
Хороший дизайнер — медиум, человек, способный на спонтанные решения
Хороший дизайнер — медиум, человек, способный на спонтанные решения, который сам далеко не всегда понимает, почему поступает так, а не иначе. Вернее — он довольно часто постфактум понимает значение результата на уровне инстинкта, но довольно редко способен к глубокому анализу своих действий. Если дизайнер хорошо знает, что и почему делает, и не просто знает, но может рассказать об этом остальным, то дизайнером он продолжает работать просто по недомыслию руководства. Я имею в виду не стиль или цветовые решения, которые часто подчиняются данным (внешним) условиям, но всю совокупность элементов, проявленных в форме результата его действий.
~
«Чистый свет и чистая тьма представляют собой две пустоты, которые суть одно и то же. Лишь в определённом свете — а свет определяется тьмой, — следовательно, в помутнённом свете, и точно так же лишь в определённой тьме — а тьма определяется светом, — в освещённой тьме получается впервые возможность что-то различать […]» (Гегель, «Наука логики»).
Ср. у Леонардо:
«Соприкосновение жидкости с твёрдым телом — это поверхность общая и для жидкости, и для тела […]. С неизбежностью их должна разделять общая граница, не являющаяся ни жидкостью, ни телом, и не имеющая субстанции».
Возможно, сфера нашего восприятия — всего лишь тонкая плёнка на границе различных сред, сохраняющая отпечатки событий, которые происходят в объёме, невидимом нашему глазу.
~
Дизайн происходит из нашего желания видеть мир антропоморфным. Лучше всего эту мысль иллюстрирует сутэ-иси — японское искусство расстановки камней в саду — крайний случай дизайна, когда мастер ландшафта использует тысячи правил, законов цвета, формы, композиции для того, чтобы на свет появилось нечто совершенно «естественное», «нерукотворное», как бы перечёркивающее все его усилия.
Правила расстановки камней в японском саду настолько скрупулёзны и выверены, что эта «естественность», эти извилистые, как бы начертанные самим пространством линии и вылепленные самим временем формы на поверку оказываются произведением, созданным в условиях тотальной несвободы, причём — несвободы добровольной и осознанной. Организация традиционного японского сада камней, осуществляемая в строгом соответствии с каноном, — самый амбициозный из возможных архитектурных или дизайнерских проектов, по сравнению с которым воздвижение готического собора кажется детской игрой в песочнице.
Камень здесь перестаёт быть просто «камнем» и становится «действительно, по-настоящему камнем», апофеозом «каменности»: необработанные, покрытые ржавчиной или мхом, подвергшиеся световой или водной эрозии, зеленовато-голубого, коричневого, красного или пурпурного цветов камни долго ищут, но рано или поздно всегда находят своё место внутри пространственной композиции, на составление которой могут уйти годы непрерывного труда.
Положить камень на своё (его, камня) место — только и всего.
Идея, что у каждого элемента бытия имеется ТО САМОЕ (своё) место, — это и есть дизайн.
~
Основной элемент, архимедов рычаг современного дизайна — кнопка. Кнопка сама по себе — вне зависимости от функции.
Произвести малое, точное, незначительное усилие для того, чтобы одним махом изменить мир.
Когда-нибудь (возможно — очень скоро) в свободной продаже появится прибор, состоящий из одной только кнопки, на которой будет написано «Я / НЕ Я». Такая суперкнопка и есть платоновская идея, эталон функциональности, абсолютный образец для всех без исключения кнопок, имеющихся в нашем распоряжении.
~
Дизайнер чаще, чем кто бы то ни было, имеет дело с коллективными фантазмами, но было бы наивно полагать, что он — тот, кто их конструирует.
~
Ежедневно, ежечасно, ежемгновенно человек испытывает визуальные и тактильные эффекты, присущие нынешнему, сегодняшнему, конкретно вот этому пространству. Дизайнер — тот, кто стоит между человеком и вещью, между предметом и человеческой эмоцией. Я имею в виду не только моду или уличную рекламу, но и форму чашек, из которых мы пьём, фактуру материалов, которые используются в строительстве и отделке внутренних помещений, тактильные привычки, которые возникают в результате соприкосновения с массой кнопок и переключателей, замков и дверных ручек, устройств и приборов.
~
Стилистические особенности эпохи всегда выступают следствиями чего-то большего, чем характер человеческих отношений или технология: всю совокупность стилей порождают бесконечно изменчивые формы выражения одного-единственного архетипа. И если мы внимательно всмотримся в мозаичные изображения терм Каракаллы или попытаемся представить себе, что чувствовал человек, наливающий вино из египетского кувшина, изваянного несколько тысячелетий тому назад, то обнаружим себя представителями профессии куда более древней, чем та, которую привыкли полагать древнейшей.
~
Дизайн — то, что вы видите, когда открываете по утрам глаза.
~
« […] Так и навозная корзина — прекрасный предмет? — спросил Аристипп.
— Да, клянусь Зевсом, — отвечал Сократ, — и золотой щит — предмет безобразный, если употреблён не по назначению.
— Ты хочешь сказать, что одни и те же предметы бывают и прекрасны, и безобразны? — спросил Аристипп.
— Да, клянусь Зевсом, — отвечал Сократ, — равно как и хороши, и дурны: часто то, что хорошо от голода, бывает дурно от лихорадки, и что хорошо от лихорадки, дурно от голода. Часто то, что прекрасно для бега, дурно для борьбы, а то, что прекрасно для борьбы, безобразно для бега: потому что всё хорошо и прекрасно по отношению к тому, для чего оно хорошо приспособлено, и, наоборот, дурно и безобразно по отношению к тому, для чего оно дурно приспособлено […]» (Ксенофонт, «Воспоминания о Сократе»).
Ср. Дельфийский Оракул: «Красиво то, что верно и хорошо устроено».
~
К счастью, никто до сих пор не удосужился всерьёз исследовать механизмы влияния дизайна на человеческое бессознательное — дизайна как среды, как фона, как окружающего пространства. Можно возразить, что супербренды типа «Кока-колы» или «Найк» именно тем и заняты, что пытаются агрессивно управлять общественным сознанием, но их методы слишком грубы, а средства — слишком прямолинейны для того, чтобы добиться значимых результатов.
~
Иногда дизайнер способен радоваться тому, что какое-то из его решений не принимается в расчёт руководством — как необоснованное, логически противоречивое, абсурдное. Он точно знает, что именно это решение — абсолютно верное, что оно способно привести к ожидаемому финансовому результату, и рад, что причины его действенности до поры до времени ясны лишь ему одному.
