Данная работа была написана после посещения петербургского показа спектакля Ивана Вырыпаева «Иллюзии» в качестве некоей вольной зрительской реакции.
— Для кого ты пишешь?
— Я пишу для Бога.
— Для Бога?
— Для Бога и только для него. Я пишу для Бога. Для Бога. На самом деле, я не пишу, я словно бы вспоминаю, что я хочу высказать и донести. Вынести. Выявить и проявить. Вся жизнь состоит из разноцветных осколков, — нет, бисера, спонтанно сплетающегося в постоянную нить, паутину жизни. Всё отражено во всём; всё явлено во всём. Блики отражений — отдельные эпизоды. Застрявшие в голове и осевшие в сердце крупицы опыта. Чьё-то плачущее лицо с волосами, развевающимися на ветру. Пронзительный взгляд. Мгновения тишины. Если я вспоминаю очень хорошо, то память исчезает и уступает место мгновению. В этом мгновении собрано всё. Конденсировано всё. Аккумулировано всё. Достоевский, которого неисповедимый рок ведёт на эшафот. Ранимость, душевная ранимость и беззащитность. Представьте себе: хруст снега…
— Как — для Бога? Но разве…
— Для Бога. Бога, пронизывающего всё живое и неживое. Хруст снега. Эшафот. Вся ткань миробытия замедляется и начинает вибрировать интенсивностью. Пронизывающий холод…
— А что насчёт выстраданности искусства?
— Выстраданности? Выстраданности кем? Кто страдает? Какова природа страдания? Что такое страсть, страсти? Является ли искусство ложью?
— Является ли искусство ложью?
— Искусство есть правда. Оно содержит правду. Однажды мне приснилось, что я спускаюсь в тёмное подземелье и там встречаю двух людей. Один человек — старик или старуха в лохмотьях (кто — не понять). Умирающий человек, лежащий на подстилке. В глазах его страх и безграничная боль. Даже не боль, а идея боли. Душу раздирающей боли. Страха умирания и отпускания. А напротив него сидит человеческая фигура, воплощённое присутствие. Сидит на голом полу в позе лотоса. Молчание и тишина пронизывают всё. Он смотрит в глаза умирающего — и оказывается в мире погребального костра. Треск дров, пожираемых огнём. Огнём, пожирающим прошлое в горниле настоящего. Пепел оседает…
— Искусство — это Слово.
— Что?
— Искусство — это Слово. Вначале было Слово. Это Слово не разнеслось над горами и морями: оно разнеслось горами и морями, раскинулось долинами и разбросилось мыслями, рассеялось разномыслием. И Слово воскресило само себя в каждом из нас. Оно воскресло нами. И наша слепота есть лишь звучание Слова, и ничто кроме. Слово узнало Себя в безграничной тишине, и проявилось…
— …Словом. «И горел погребальным костром закат…» Я много лет жил так, словно какая-то когтистая лапа схватила меня за горло. Ангел смерти надвисал надо мной и преследовал тенью всюду, куда бы я ни ступил. Пока я его не принял. И не позволил убиенным заголосить через меня. Мною. Горло отпустило, и хлынули слёзы милосердия.
Всякий раз, как я мыслью своею, чувством и сознанием касаюсь горизонтов космической дали, меня подначивают: а где же в этом любовь? Я отшучиваюсь, мол я не волшебник, а только учусь. Но правда парадоксальна: где же в этом любовь, если всё соткано из любви. Мир есть излияние любви. И мы с вами — тоже излияния любви. Если же говорить о любви как о нечеловечески человеческой любви, то ни к чему, ни к кому, кроме Христа, Христа во всём и вся она не даётся мне, но именно через Лик Его я соприкасаюсь с внеземной красотой человеческого достоинства и сопребывания.
Достоинства, которое вело по свету через тернии и терновые венки многих. Тех, кто признал свою природу и узнал в себе светоч той цели, ради которой они пришли в сей мир. Мудрость божественная пронизывает всё сущее. Мы можем распахнуть своё сердце для неё и окунуться в пучину и бездну, оказавшись наедине… наедине с чем? Владимир Михайлович Бехтерев спал всего пять часов в сутки, остальное время работал. Работал целителем и врачевателем. О нём до сих пор вспоминают с благоговением за исполинскую громадину его человеческого духа. Он мог принимать пациентов в полночь. Неутолимость его возникла после того, как он, в приступе лихорадки, сжегшей в пылу жара своего многие маски, осознал природу духа в мире. Говорили о нём, что лучше него во всём мире структуру мозга знает один лишь только Бог. И вот его призывает к себе товарищ Сталин, захворавший и приболевший. Нашла коса на камень. Мощь духа на мощи алчные. Непонятно, что случилось, что произошло между ними, но несколько дней спустя Бехтерев скоропостижно скончался. Многие считают, что его отравили; возможно, отравил товарищ Сталин, столкнувшийся в лице Бехтерева с какой-то исполинской правдой. Как там было на самом деле, никто, вероятно, не знает.
Достоинство человеческой личности — это храм, неприступный и неприкосновенный храм, в котором душа обретает свою обитель. Василий Васильевич Налимов, этот выдающийся российский рыцарь духа, учёный-гностик, прошедший сквозь ГУЛаг, хорошо понимал значение и глубину человеческой личности. Глубочайшее созерцательное ви́дение, сияющее ви́дение сокровенной природы всего сущего помогло ему сохранить верность себе и принципам. Вообразите, изо дня в день холодными магаданскими часами вы протаптываете путь из лагеря на прииски или лесоповал. Вы умудряетесь спать на ходу. И вот перед вами открывается природа. Ужасы человеческие в сочетании с неописуемой природной красотой. Озаряемой солнечным светом магаданской природой.
Таинство личности — невообразимое таинство, о котором Аврелий Августин сказал: «Великая бездна сам человек, „чьи волосы сочтены“ у Тебя, Господи, и, однако, волосы его легче счесть, чем чувства и движения его сердца». Движения сердца, если вы не умертвили себя до смерти (или даже рождения) страхом своим, суть пульсация вечности, вечности, сотканной из мгновений. Тканью же этих мгновений является сокровенная мысль Бога.
