Экзистенциальный вакуум и пути его преодоления: на пороге третьего тысячелетия

Возрождение нашей эпохи должно начаться

 с возрождения мировоззрения.

А. Швейцер [1992, c. 73].

Введение¹

Мы приближаемся к зарождению единой культуры, решая вопрос о том, как сможет выжить наша планета Земля, зараженная одной болезнью — техникой, порабощающей человека.

Среди задач сегодняшнего дня я вижу как одну из главных — критику современной культуры, без чего невозможно наметить пути в Будущее и понять задачи образования, которое является не просто составной частью понятия «культура», но по существу синонимом этого понятия, ибо латинское cultura и есть «образование, воспитание, развитие, возделывание».

Поэтому о культуре я и буду говорить в первую очередь.

I. Несостоятельность культуры наших дней. Экзистенциальная пустота

Приближаясь к третьему тысячелетию, мы невольно вглядываемся в будущее, одновременно оценивая пройденное [Налимов, 1994 а, 1994 б].

Двадцатый век — век, залитый кровью, заставляет нас остановиться и задуматься. Наше бытие не может больше выдерживать нарастающего насилия. С развитием техники появляются все новые и новые средства насилия. К ним обращается не только государство, но и отдельные лица. Обществу приходится защищаться, прибегая к узаконенному насилию. Посмотрите на тюрьмы — в России в них находится около миллиона заключенных, а в процветающей Америке и того больше. Но защищает ли эта мера возмездия должным образом само общество?

Насилие совершается не только над другими людьми, не только над природой и нашей гостеприимной планетой Землей, но и над самими собой. По имеющимся данным в России ежегодно официально регистрируется 3,5 миллиона абортов, а это значит 98 операций на каждую тысячу женщин в возрасте от 14 до 49 лет или 225 не рожденных детей на 100 появившихся на свет [Известия, 24. 06. 95]. По новым данным в сегодняшней России ежегодно прерывается абортами 4 миллиона жизней — численность населения Норвегии [Известия, 14. 12. 95].

А войны — они по-прежнему решают межнациональные проблемы, порожденные обидами, накопленными веками. Каждая победа создает лишь новый конфликт. И так до тех пор, пока стороны не устанут враждовать. А оружие все совершенствуется и продается по всему миру.

Человек теряет уверенность в жизни. Может быть, отсюда и небывалое для западного мира устремление к наркотикам, как последнему утешению?

Вот так — грустно — подходим мы к третьему тысячелетию.

Становится ясно, что культура западного мира исчерпала себя. Не может она больше порождать мир и взаимопомощь, без которых невозможно существование общества.

Смена культур — естественный процесс. Все живое, видимо, должно обновляться. Еще в школе нам говорили о смене периодов в Биосфере. В сфере человека все процессы протекают быстрее. Почти на наших глазах исчезла культура Средиземноморья, а вслед за ней и культура Древнего Рима. Творческий процесс, где бы он ни происходил, всегда суров. Он неизменно расчищает дорогу новому, идущему вперед.

Посмотрим на то, что обессилило в нашей культуре.

1. Утеряны смыслы жизни.

Доминирующее значение стала обретать устремленность к комфорту. А каково Природе переносить тяготы нашей нарастающей потребности в комфортности жизни?

2. Смыслы утрачены потому, что мы перестали владеть культурой как целостным образованием. Как правило, каждый из нас, интеллектуалов, движется лишь по одной тропинке. Культура стала лоскутной. Лоскутки не стыкуются. Следовательно, единое мировоззрение становится невозможным. А другие, не причастные к интеллектуальной элите, оказываются и вовсе вне культуры. Сами «лоскутки» культуры, в силу их сложности, тоже малодоступны. Появился даже унизительный термин — mass communication media. Кажется, что в культурах прошлого такого разграничения все же не было, несмотря на нарочито задаваемый эзотеризм (вспомним хотя бы Платона).

Сейчас эзотеризм возникает автоматически в силу переосложненности культуры. Попробуйте понять что-либо серьезное в математике — для этого необходимо стать математиком. Но можно ли стать еще и физиком, и биологом, и психологом, и философом — всем. А популяризация — это все же только пародия на науку. Что же остается простолюдину — для него современная культура — это, прежде всего, возможность взаимодействовать с техникой, непрестанно «разрастающейся».

3. Технизация всех проявлений культуры, так хорошо понятая еще Хайдеггером [Seubold, 1985], заслонила от нашего восприятия те аспекты Бытия, которые были доступны человеку в культурах прошлого.

Хайдеггер говорил о современной технике как о некотором «мироустройстве», ведущем к наступлению «технологической пустыни». Последователем (и критиком) Хайдеггера стал немецкий философ Ромбах [Rombach, 1985]. Словосочетание «критика эпохи» становится новым философским термином. Французский философ Ж. Эллюль [1986] говорит о социальном прогрессе в новом времени как о неизбежном порабощении человека техникой. Хочется думать, что наблюдаемые сейчас негативные явления объясняются не тем, что человек не удовлетворяет свои потребности, а тем, что сами эти потребности перестают удовлетворять человека.

4. Исчерпалась и философия. Кажется, Хайдеггер и Гадамер оказались последними представителями традиционной философии. Об этом свидетельствует ряд публикаций [Baynes, Bohman, McCarthy, 1987], [McCarthy, 1990], [Налимов, 1993 а]. Казалось бы, в наши дни философия должна слиться с наукой. Но не перестанет ли тогда философия быть философией? И как возможно такое слияние, если само научное мировоззрение носит лоскутный характер?

Как ученый я все же пытаюсь в своих философских работах опираться на веер наук — математику, теоретическую физику, лингвистику, психологию и биологию. Но отклика со стороны философов нет. Может быть, усилия напрасны?

5. В начале века громко прозвучали слова Ницше: «Бог умер».

Слова ужасные. Мне думается, говорить надо иначе — не о смерти Бога, а о затухании религиозности в нашей культуре.

Мне много лет — я помню, как христианство разливалось по русской земле (семья моего деда-купца была очень религиозной); помню и язычество в иноплеменных народностях — мой отец был зырянин-этнограф. Он умел показать всю привлекательность народной религии, свободной от всякого догматизма, от насилия как над природой, так и над человеком.

А что теперь? Вот передо мною книга известного московского священника о. Александра Борисова «Побелевшие нивы» [1994]. Он говорит о том, что Церковь держится на старых женщинах. И это естественно. Сама Церковь стара. Она упорно держится за одряхлевшее прошлое. Не хочет понимать того, что изменилась не только культура, но и сами люди. Мы уже не можем верить в то, во что верили наши предки.

В России в ранние годы Революции, в дни всеобщего обновления, появился соблазн обратиться к раннему христианству — гностицизму. Гностицизм — это тоже далекое прошлое, но его потенциал еще не исчерпан. Он трудно понимаем, в силу своей устремленности в запредельное, и глубоко мистичен. В плане социальном — он противостоит насилию. Его внешним проявлением в России в начале 20-х гг. было движение под названием «Мистический анархизм». В плане эзотерическом — это был Восточный отряд Ордена Тамплиеров. В годы репрессий все было истреблено. Многие были расстреляны, многие погибли в ГУЛАГе. Кажется, я остался последним. В моей мемуарной книге «Канатоходец» [Налимов, 1994 б] я написал об этом несколько глав, приводя в приложении документальные материалы из архива КГБ.

6. И наиболее важная составляющая, утерянная нашей культурой, —  проблема Жизнь–Смерть [Налимов, 1994 а].

Ее раскрытие становится стержнем культуры. Вокруг нее создавались мифы, порождающие мировоззрение, формирующие морально-этические нормы. Так созревала культура. Зрелость культуры определяется разработанностью этой темы.

В наши дни эта проблема ушла из поля зрения. Она не может быть согласована с современным ущербным мировоззрением. С чисто философских позиций ее пытался осветить Хайдеггер. В книге «Бытие и время» он отводит ей 8 страниц [1997]²:

Характеристика экзистенциально набросанного собственного бытия к смерти позволяет подытожить себя так: заступание обнажает присутствию затерянность в человеко-самости и ставит его перед возможностью, без первичной опоры на озаботившуюся заботливость, быть самим собой, но собой в страстной, отрешившейся от иллюзий людей, фактичной, в себе самой уверенной и ужасающейся свободе к смерти (с. 266).

Да, бытие к смерти становится экзистенциальной категорией.

Но тема остается открытой. Утрата этой темы — событие, впервые появившееся в истории человечества. Отсюда все беды. Эта тема рассмотрена в деталях в брошюре [Налимов, 1994 а].

7. И последнее, что приходится называть, исходя из всего перечисленного выше, — это утрата морально-этического начала.

В наши дни этика существует лишь как одна из философских дисциплин, преподаваемых в университетах. В повседневной жизни она стирается из-за отсутствия оснований — целостного мировоззрения, определяющего поведение человека.

II. В поисках иной культуры

Что ждем мы от новой культуры?

1. Расширения представления об области нашего обитания планете Земля — гостиницы Вселенной. Мы должны стать патриотами не своей страны, а всей Земли. Иначе как преодолеть войны?
2. Расширения духовного горизонта — это значит, что путем медитаций нужно связать свою земную жизнь с Мирозданьем в целом.
3. Расширения горизонта своего существования — это значит, что нужно осмыслить проблему «жизнь–смерть». Сделать ее центральной темой, исторгнуть из глубин самого существования.
4. Нужно начать непрерывный поиск смыслов жизни. Нужно понять, зачем мы пришли на Землю.
5. Надо найти серьезные основания для раскрытия этического начала жизни. Надо обрести потребность во взаимопомощи.
6. Надо отказаться от насилия. От власти как проявлении насилия.
7. Религиозные верования должны обрести экуменический характер. Религиозное прозрение должно обрести личностный характер.
8. И самое главное — все должны начать думать, как это было в эпоху Средиземноморья.

Все вышеназванное должно реализоваться в едином образе — образе новой культуры, т. к. по отдельности реализоваться ничто из них не сможет. Но мы не знаем, как появляются новые культуры. Не знаем, что дает толчок, как он реализуется. Здесь тайна. Она должна нам приоткрыться.

Философски мыслящие люди, озабоченные судьбой жизни на планете, должны готовить общество к предстоящей вспышке новых идей глобального масштаба.

Но достаточно ли будет только усилий человека?

Здесь уместно будет привести высказывание Хайдеггера, взятое из интервью, данного им журналу «Шпигель», где он размышляет о том, что ни философия, ни какое-либо вообще физическое или ментальное действие не могут оказать необходимого влияния на ситуацию в мире [Аугштайн, Вольф, 1991]:

Только Бог еще может нас спасти. Нам остается единственная возможность: в мышлении и поэзии подготовить готовность к явлению Бога или же к отсутствию Бога и гибели; к тому, чтобы перед лицом отсутствующего Бога мы погибли (с. 243).

Наша мысль звучит осторожнее. Нам кажется, что речь может идти не о буквальном пришествии Бога, а скорее всего о вмешательстве космических сил через реинкарнационное пришествие тех, кто уже побывал на Земле, а позднее, в своих странствиях в мирах и, может быть, в веках, оказался подготовленным к радикальному изменению ситуации Земли.

Представление о реинкарнации в наши дни осмыслено уже достаточно серьезно. Напомним здесь фундаментальные исследования американского профессора Стивенсона. Четыре тома его работ [Stevenson, 1975, 1977, 1980, 1983], несомненно, можно назвать классическими. В последней из известных нам книг [Stevenson, 1987] приводится перечень его работ по этой теме, включающий 31 наименование. Обратим также внимание на многочисленные работы С. Грофа. Он показал, что обращение к психоделику ЛСД позволяет возвращаться к воспоминаниям глубокого прошлого [Grof, 1976, 1980, 1988], [Гроф, 1992]³. В наших работах показано, что реинкарнационные воспоминания можно разбудить, обращаясь к медитациям [Nalimov, 1982], [Налимов, Дрогалина, 1995 а].

Поэты, воспринимающие мир утонченно, в отличие от других людей, склонны обращаться к реинкарнационным воспоминаниям. Вот, например, фрагмент из цикла «Древняя память» Даниила Андреева — поэта недавних дней [Андреев, 1996]⁴:

Индия! Таинственное имя,

Древнее, как путь мой вселенной!

Радуга тоскующего сердца,

Образы, упорные, как память…

 

Рассказать ли? — Люди не поверят.

Намекнуть ли? — Не поймут ни слова,

Упрекнут за темное пристрастье,

За непобедимое виденье.

Прикоснусь ли нищею рукою

К праху светлому дорог священных,

Поклонюсь ли, где меня впервые

Мать-земля из мрака породила? (с. 330)

Д. Андреев рассказывал, что он вспомнил свою прошлую жизнь, когда однажды в его сознании появился как бы просвет. Он увидел, что был рожден в Индии, что был брахманом, но был изгнан из касты из-за женитьбы на неприкасаемой. Он утверждал, что хорошо помнил свои прошлые рождения.

Мне хочется напомнить здесь и другого поэта, который подчеркивал свою связь с прошлой жизнью, особенно с эллинским миром. Я говорю о Гёльдерлине. Вот начало его стихотворения «Единственный» [1969]:

Какою силой

Прикован к древним, блаженным

Берегам я так, что

Я люблю их больше, чем родину?

Словно в небесное

Рабство продан я,

Туда, где Аполлон шествовал

В облике царственном.

Здесь следует вспомнить еще и Гёте, также приверженного эллинизму, и многих других поэтов⁵.

Теперь несколько слов о религии.

По-видимому, теологи Запада — особенно германского протестантизма, ранее многих других поняли необходимость радикального реформизма. Прозвучала мысль о том, что христианству надлежит стать составляющей современной культуры, отвечая запросам сегодняшнего дня. Теология стала обретать свободу. Было сказано, что она не является уделом только профессионалов. Каждый из нас должен обладать собственным мироощущением. Теология должна стать «теологией освобождения»⁶. И я решился написать большую статью — «Христианин ли я? Как возможна личностная теология» [1995 б].

Но вот что меня удивляет: 1) теология наших дней почему-то по-прежнему игнорирует гностицизм; 2) по-прежнему вне поля зрения остается представление о реинкарнации, хотя раннее христианство не отрицало ее [Lampe, 1987]. Идея метемпсихоза была осуждена церковью только в VI веке.

Итак, мы стоим перед ужасающим выбором: начать создавать радикально новую культуру или погибнуть под обломками старой. Эта мысль как набат должна прозвучать по всей Земле.

Должна оживиться деятельность философов, теологов, ученых.

Нужно начать искать новые смыслы, лучше поняв природу человека.

Нужно отказаться от национальной устремленности и стать патриотами Земли — единой для нас всех космической гостиницы.

Религия должна стать личностной, экуменически ориентированной, отвечающей современному уровню миропонимания.

Это программа на ближайшие годы. Но реальна ли она? Сейчас мы разъединены. Вот пример: мои философские книги почти не переводятся на другие языки, а кто знает русский? Опять деньги — деньги на нашем пути. Они остаются единым смыслом почти для всех. И если мы останемся по-прежнему замкнутыми только на деньги, то о чем тогда говорить?

Как возникают новые культуры — этого мы не знаем!⁷

III. Чего не хватает в нашем образовании?

Желая преодолеть кризис современной культуры [Налимов, 1994 а, 1996], мы должны прежде всего обратить внимание на образование. Перемены в образовании должны быть радикальными. До сих пор нужно было преподавать то, что требовалось дальнейшему развитию существующей культуры, опирающейся на логицизм, науку, технику, власть и насилие, а также в какой-то мере и на религиозный догматизм. Сейчас, устремляясь к новой культуре, мы должны обратить внимание на то, что живет в глубинах сознания каждого из нас, если мы готовы принять свободу и личностную ответственность за всё свершаемое.

Всё должно начаться с образования.

1. 

   Средняя школа. В старших классах нужно, прежде всего, убедительно рассказать о том, как «тонет корабль нашего бытия». Тонет в масштабах всей земли. Нужно рассказать учащимся что-то очень серьезное о природе человека, о таинственности его сознания. Эта тема в наши дни снова вызывает интерес. Но нет учебников, более того, нет и достаточно разработанных (и общепринятых) концепций. Беспомощными оказались в своем большинстве и психологи, и философы. Но поиск идет интенсивный, и не только в нашей стране. Нужно обучить школьников медитации — это единственный путь проникновения в глубины самого себя [Налимов, Дрогалина, 1995 а]. И религию надо сделать «умной». Она должна преподаваться в школе так, чтобы можно было научиться обсуждать и запредельные темы. Должны быть признаны равными все религии. Должно быть признано право каждого иметь свою теологию. Ведь Бог (если мы готовы признать Его), — один, это мы все разные [Налимов, 1995 б].

2. Высшая школа. Университет, в соответствии со своим названием, должен готовить интеллигентного человека, а отнюдь не узкого специалиста [Налимов, 1993]. Специальность можно обрести в процессе работы. (Так было и со мною — чему я только не научился, работая!) Каждый университет должен иметь свое лицо. Каждый выпускник должен стать личностью, умеющей мыслить и быть озабоченной судьбами мира. Тогда и в среднюю школу смогут прийти преподаватели, способные увлечь учеников. Престиж преподавателя вновь станет высоким, как и раньше. Хотим мы этого или нет, но будущее задает школа. Это надо признать, понять и осмыслить.
3. Вольные университеты. В университетах особое внимание надо уделить утерянной проблеме — проблеме сознания. Мой коллега — филолог В. А. Долинский, читая лекции по моим разработкам (вероятностная модель языка и сознания), столкнулся с тем, что слушатели спрашивают, к какой специальности относится эта тема. Оказывается — ни к какой из существующих. Или иначе — ко всем сразу. Значит надо открыть межфакультетские кафедры по изучению сознания. Открыть где? — в Вольных университетах.
4. Некоторые примеры. Мне много лет. И я помню много лишнего. Тогда — во второй половине 20-х гг., часть интеллигенции еще верила в революцию, и, соответственно, в школах Москвы частично развивалось то, о чем я говорю сейчас. Преподаватели сами решали, что и как преподавать. Они сообщали нам только то, что считали нужным, не стремясь охватить всё. Вот, например, Федор Федорович Берешков, знаток Достоевского. В последнем (девятом) классе он знакомил нас только с Толстым и Достоевским, и между ними был всего один урок, посвященный Тютчеву. Я помню и сейчас многое из того, что он говорил. И еще в памяти историк Косминский, занимавшийся западной культурой. Он должен был обучать нас обществоведению — мы плохо понимали, что это такое, но он рассказывал нам историю революций и больше ничего. Он прекрасно владел этой темой. Да и внешность у него была впечатляющая: низкорослый, бородатый, пламенный. Он был наш классный наставник. Когда мы закончили школу (бывшую Медведниковскую гимназию, что в Конюшенном), он собрал нас всех во дворе и сказал примерно следующее: «Я преподавал 40 лет — ваша группа последняя. Буду считать, что моя работа оказалась не напрасной, если хотя бы один из вас станет бороться за Свободу». Да, его работа оказалась не напрасной [Налимов, 1994 б].

Литература

Андреев Д. 1996. Собрание сочинений в трех томах, т. 3. М.: Урания, 655 с.

Аугштайн Р., Вольф Г. 1991. Интервью Мартина Хайдеггера журналу «Шпигель». Философия Мартина Хайдеггера и современность. М.: Наука, с. 233–250.

Борисов А. И. 1994. Побелевшие нивы. Размышления о Русской Православной Церкви. М.: Лига-Фолиант, 196 с.

Волошин М. 1995. Стихотворения и поэмы. Спб.: Наука, 702 с.

Гёльдерлин Ф. 1969. Сочинения. М.: Художественная литература, 543 с.

Налимов В. В. 1993 а. Размышления о путях развития философии. Вопросы философии, № 9, с. 85–93.

Налимов В. В. 1993 б. В поисках иных смыслов. М.: Прогресс, 262 с.

Налимов В. В. 1993 в. Мы стоим перед Тайной. Alma Mater, № 2, с. 17–22.

Налимов В. В. 1994 а. На грани третьего тысячелетия: Что осмыслили мы, приближаясь к XXI веку (Философское эссе). М.: Лабиринт, 73 с.

Налимов В. В. 1994 б. Канатоходец. М.: Прогресс, 456 с.

Налимов В. В., Дрогалина Ж. А. 1995 а. Реальность нереального. М.: Мир идеи, 431 с.

Налимов В. В. 1995 б. Христианин ли я? Как возможна личностная теология. М.: Волшебная гора, № З, с. 141–170.

Налимов В. В. 1996. Критика исторической эпохи: неизбежность смены культуры в XXI веке. Вопросы философии, № 11, с. 65–74.

Хайдеггер М. 1997. Бытие и время. М.: Ad Marginem, 451 с.

Швейцер А. 1992. Благоговение перед жизнью. М.: Прогресс, 373 с.

Эллюль Ж. 1986. Другая революция. В сб.: Новая технократическая волна на Западе. М.: Прогресс, с. 147–152.

Baynes K., Bohman J., & McCarthy T. (Eds.). 1987. After Philosophy. End or Transformation? Cambridge, MA: The MTT Press, 488 p.

Grof S. 1976. Realms of the Human Unconscious. Observations from LSD Research. New York: E.P. Dutton, 257 p.

Grof S. 1980. LSD Psychotherapy. Pomona: Hunter House, 352 p.

Grof S. 1988. The Adventure of Self-Discovery. Albany, NY: State University of New York Press, 321 p.

Heidegger M. Being and Time (J. Macquarrie & T. Robinson, Trans.) Southampton, England: The Camelot Press, 589 p.

Lampe S. 1987. The Christian and Reincarnation. Ibadan, Nigeria: Millennium Press, 210 p.

McCarthy M. H. 1990. The Crisis of Philosophy. Albany, NY: State University of New York Press, 383 p.

Nalimov V. V. 1982. Realms of the Unconscious: The Enchanted Frontier. Philadelphia: ISI press, 320 p.

Rombach H. 1985. Philosophische Zeitkritik heute. Der Gegenwдrtige Umbruch im Licht der Fundamentalgeschichte (S. 2–16). In: Philosophisches Jahrbuch, Halbband 1, 92. Jahrgang, 221 S.

Seubold G. 1986. Heidegger’s Analyse der neuzeitlichen Technik. Freiburg: Verlag Karl Alber, 343 S.

Stevenson I. 1975, 1977, 1980, 1983. Cases of the Reincarnation Type. Charlottesville, VA: University Press of Virginia, 374 p., 373 p., 384 p., 308 p.

Stevenson I. 1987. Children Who Remember Previous Lives. A Question of Reincarnation. Charlottesville, VA: University Press of Virginia, 353 p.